При виде прилавка с лотками свежих морепродуктов разбегаются глаза. Тут и осьминожки (кат. chipirones), и сардины, и разные молюски (berberechos, tallarinas), и мелкие ребёшки (кат. chanquetes), и креветки (исп. gambas) с омарами (исп. cigalas), и самая разная рыба – дорада (исп. dorada), морской судак (исп. lubina), мерлан (исп. merluza). Все кажется таким вкусным, поэтому мы с Паолой заказываем каждого блюда понемногу, плюс по супу из морского чёрта (исп. sopa de rape). Хосете, племянник Паолы, начинает хныкать, говорит, что он рыбу не любит и вообще хочет обедать дома, но мы, эгоистичные взрослые, говорим, что нечего ныть – всё уже решено. Тогда он в духе поколения XXL просит картошку фри и на том успокаивается. Все морепродукты свежие, вообще эта часть ресторана выглядит как рынок или рыбный отдел супермаркета. Выбранные нами вкуснятины взвешивают, заворачивают в бумажные пакетики и уносят на кухню. “Стол номер шесть!” – сообщает нам продавщица-барменша. У другого прилавка мы расплачиваемся и пока получаем только воду. Место находится в Эйшампле, недалеко от площади Тетуан, но есть и другие подобные ресторанчики морских продуктов (исп. marisquerías), например, из сети La Paradeta в районах Сантс, Борн и Саграда Фамилия. Внутри ресторанчик обставлен очень скромно. Из оформления только модели кораблей на стенах, сети, аквариум с крабами и прочая морская тематика. Атмосфера немного как в обычной столовке – здесь это не главное.
– Стол номер три! Номер семь! Номер четыре! – объявляют с кухни по радио.
Люди спешат к окошку, оттуда им передают свежеприготовленные морепродукты. Вскоре очередь доходит и до нас. При озвучивании нашего номера я вздрагиваю, подскакиваю на месте и опрокидываю минералку. Вода разливается по всему столу. Пока Паола, морщась, промакивает её салфеткой, я, подгоняемый голодом, спешу к окошку и забираю две тарелки супа с чёртом. Суп оказывается чертовcки хорош. Поскольку Хосете ещё маленький и толком не знает вкус рыбы, мы обманом скармливаем ему немного. Но, как выясняется после, обманываем мы себя, поскольку картошку он уже есть не будет. Нас вызывают ещё несколько раз. Сардины, осьминожки с рыбёшками – всё жареное, но тоже невероятно вкусное. Только молюски приготовлены на пару – на тарелке я сооружаю из их панцирей целый морской городок с башнями и стенами. После обеда меня переполняет ощущение чрезвычайной сытости с оттенком вины перед самим собой, поскольку жареное не очень-то полезно, но чистое удовлетворение от вкусной еды в итоге поглощает все оттенки. Обед выходит в 18 евро на человека, что с учётом объёмов и качества съеденного для Барселоны приемлемо. Мы выходим на улицу, декабрьская прохлада нам уже не страшна. На холодно-голубом небе светит яркое барселонское солнце. Жмуря глаза, я поднимаю к нему лицо. Глубоко вдыхаю едва уловимый вкус моря. Расплываюсь в улыбке.

еда, рестораны, улица

(продолжение, начало здесь) Утром Энрике не услышал будильник, в офис собирался впопыхах – его ждали клиенты – и только по дороге он вспомнил, что даже не вытащил злополучный диск из музыкального центра. Вечером они собирали у себя латиноамериканских друзей. Энрике пришёл с работы поздно, в самый разгар вечеринки, гости уже поели, болтали с хозяйкой и весело приплясывали под сальсу… Энрике сел за опустевший стол, вяло поковырял ложкой в подогретом морочо, потыкал вилкой в креветки, но аппетит не шёл. Энрике косился на центр, лихорадочно пытался вспомнить очередную песню, чтобы прикинуть, сколько осталось до конца. Он подумал, что Сандра навряд ли знала о пятисотом треке, иначе не была бы так беспечна. Собравшись с духом, он поднялся из-за стола, быстро подошёл к центру и ткнул Eject. Трей проигрывателя выезжал мучительно медленно. Гости удивлённо замерли, словно тишина парализовала их. Энрике быстро ухватил диск за край, махнул рукой и запустил серебристый кругляш в открытую дверь балкона. Сандра, которая танцевала рядом, как-то неуклюже вскинула руки, её брови дёрнулись на лоб.
– Дорогая, прости, не могу больше… каждый день слушаем одно и то же!
– Ты!.. – проговорила Сандра, хватая воздух ртом. – Это был мой любимый диск!
В семье вот-вот случился бы скандал, к которому Энрике уже стоически приготовился (всё же лучше группового прослушивания пыхтений и хихиканий из прошлого), но тут, на удивление всех присутствующих, диск, словно карликовое НЛО, впорхнул с улицы в открытую балконную дверь и приземлился на диване. Энрике непроизвольно потряс головой и, пытаясь восстановить психический баланс, выглянул наружу. С террасы напротив с издёвкой помахал пучеглазый сосед, мол, нам чужого не надо.
– На этот раз, мой самородочек (исп. mi tesoro), тебе повезло, – заявила Сандра, возвращая диск в проигрыватель. – Я, конечно, понимаю, работа-стресс, но у всего же есть свои границы! Если тебе так приелась последовательность, я включу “режим перемешивания”…
Энрике открыл было рот, но сумел только шумно выдохнуть. Кровь долбила в виски посильнее возобновившегося ритма сальсы. Вернувшись к столу, Энрике временно затих, моля про себя, чтобы случайно не выпал пятисотый трек. Пытаясь сохранять невозмутимость на лице, он стал обдумывать очередную музыкальную диверсию. Вечер казался нескончаемым. Чем больше песен проигрывалось, тем выше был шанс, что следующим гости услышат пыхтения и сопения. Ужин придал Энрике сил. Он перебрал все возможные варианты избежать неприятностей и остановился на самом простом и надёжном. Дождавшись пока жена выйдет на кухню, он поймал её в коридоре.
– Я не чокнулся! – сердито прошептал он. – Cтресс тут не причём…
Он взял девушку за плечи, и, глядя ей в глаза, поведал о злосчастном треке.
– Дыхание? Сопения? Чавкания? – переспросила Сандра.
Казалось она ничуть не смутилась, даже наоборот повеселела, сморщила нос, готова была расхохотаться.
– Это ведь Бóрис! Он со мной три года жил! Он всегда так пыхтел и обожал лизаться…
– Что? Какой ещё Бóрис??
– Шарпей! Мы его ещё щенком взяли, но потом моя сестра пеерехала и забрала его с собой. А голос – так это ведь мой отец, только помоложе. Неужели не узнал? Ну и фантазёр же ты, Энрике! Релаха-те! Пойдём танцевать!
Но расслабиться под злосчастный диск пристыженному мужу ещё долго не получалось. Пыхтения шарпея Бóриса переплелись в голове Энрике с заокеанским и таким пугающим своей до-энриковостью прошлым жены.

испанцы, отношения, сальса, фантазия, эквадорцы

В квартире испанца Энрике и эквадорки Сандры в пригороде Барселоны сальса никогда не умолкает. Когда ни придешь, постоянно выстукивает четыре на четыре, пиликают инструменты, беспечно напевают латиноамериканские звёзды. Сандра, накрывая на стол, приплясывает, на лице у неё бодрая улыбка. Энрике танцевать не умеет, топчется только на месте, но сальсу тоже любит. Даже работает под неё. Сводит балансы компании и сверяет заказы в Экселе, созванивается с клиентами – всё под сальсу. Когда я спрашиваю его, откуда у них столько сальсы, да ещё такой разной (для меня она звучит, как одна непрекращающаяся мелодия), Энрике моей поддёвки не улавливает и отвечает на полном серьёзе да ещё с гордостью:
– Этот диск у нас из Эквадора. Сандра привезла. Нескончаемый! (Interminable) Сорок часов, пятьсот треков! Я ещё никогда его целиком не слышал…
Но вот однажды я прихожу к ним в гости и музыка почему-то не звучит. Я интересуюсь, в чём дело, не зашоркался ли диск, на что Энрике мнётся, но потом всё же смущённо рассказывает, в чём дело.
Однажды они с Сандрой были в особенном меломанском ударе и не выключили музыку даже на ночь. Только немного приглушили звук, но диск продолжал играть. Он проиграл весь следущий день и следующей ночью тоже остался включённым. Посреди ночи Энрике приспичило утолить жажду. Он пошёл на кухню, но тут услышал чей-то голос в зале. На фоне голоса играла какая-то незнакомая ему сальса. Энрике прокрался в зал и обнаружил, что голос доносился из колонок – он был записан на диске. Застал Энрике только самый конец речи, что-то типа: “…Сандра, вся эта музыка для тебя в память о прекрасных днях в Эквадоре. Не забывай нас!” Голос был мужским, и Энрике решительно не понравился. Далее зазвучало такое, что Энрике подвис, словно перегруженный компьютер, не в силах переварить напор входной информации. В колонках кто-то запыхтел, учащённо задышал, потом раздались какие-то чавкающие звуки. На фоне их явно слышалось приглушённое хихикание его жены Сандры. Осознание, что этот срам может услышать кто-то ещё, выбил его из ступора, и Энрике поспешно выдернул центр из розетки. Вернувшись в кровать, он не мог совладать с эмоциями, улёгся от жены на расстоянии. Ему очень хотелось разбудить Сандру и порасспросить её о странном треке, но, после долгих ворочаний, он всё же решил отложить разговор на утро… (продолжение в понедельник)

испанцы, отношения, сальса, фантазия, эквадорцы

(продолжение, начало здесь) Большинство кризисных должников ещё не успели выплатить значимую часть ипотеки. У них навсегда отбирают квартиру, плюс заставляют за неё заплатить. Непрогадное дельце для банка, правда? При оценочная стоимость отобранной квартиры превышает её изначальную цену. Например, семья выплатила 10 тыс. Осталось 200000 евро долга. На это навешивается 12% процентов просрочки (intereses demora) и 1.68% процента задолженности (intereses ordinarios). К ним 20000 евро затрат (costas), состоящих из оценки жилья архитектором (tasacion), налогов (tasas), услуг адвоката (abogado) и прокурора (procurador). Оценочная стоимость около 248000 евро. По такой цене квартира выставляется на аукцион (subasta). Если семья успела уже выплатила существенный процент ипотеки, то долг не настолько страшен. Есть люди, которые наживаются на покупке недвижимости с долгом меньше её рыночной стоимости. Если купили с акциона, то аллилуйя – у семьи просто отбирают квартиру, долга не навешивается. Но чаще всего покупатель не находится, поскольку цена с долгом слишком высока. Квартира передаётся банку. Чтобы присвоить себе квартиру, банк по закону как бы платит 60% от её оценочной стоимости. Итого на семье остаётся пожизненный долг в размере 40% от оценочной стоимости (в нашем примере 99000 евро). С начала судебного процесса может пройти до 9 месяцев, прежде чем семью вышвыривают вон. Социальной программы для пострадавших от кризиса нет. Ты просто оказываешься на улице с многотысячным долгом. Люди в отчаянии прыгают из окон. Такие самоубийства случились в стране Басков, Андалюсии. В ответ испанское правительство принимает меры: семей с детьми меньше трёх лет или с недееспособнобными и стариками теперь выселяют только через 2 года. Но выселяют. И с долгом. Чтобы подстраховаться от такого исхода, можно добавить к ипотеке страховку тысяч за 20, которая в случае вашей неплатёжеспособности покроет ипотечные выплаты за 2 года. Впрочем, при таких законах риск всё равно велик. Стоит десять раз всё взвесить.

законы, испанцы, недвижимость

Сейчас по всей Испании в продаже появляются “дешёвые” квартиры. В Барселоне можно найти квартирку за 60000-100000 евро, что ещё год-полтора назад было немыслимо. Большинство этих квартир находятся “en el culo del mundo” (исп. в жопе мира), то есть в отдалённых районах, типа Nou Barris, Horta, либо в очень злачных, типа La Mina. В основном эти кватиры “hecho polvo” (исп. в хреновом состоянии). Однако, попадаются и неплохие за 80000-90000 в Эйшампла, Побле Ну, Саграда Фамилия. С приходом кризиса более 350000 испанцев не могут платить за взятые ипотеки. Их квартиры возвращаются банкам и всплывают на рынке по упавшей цене. По вине грабительских испанских законов, которые ужасают правозащитников других стран ЕС, развёртываются полномасштабные семейные трагедии. Происходит это так. Семья, окрылённая идеей обзавестись собственным кровом, берёт ипотеку. Например, 210000 евро. На последние сбережения выплачивает первый взнос 10%, 21 000 евро, плюс 10-12% расходов за оформление сделки (налоги 8%, остальное нотариус и регистрация). Подписывается 30-летняя кабала что-то в районе 700-1000 евро в месяц. Если дело происходит до кризиса, то семья понятия не имеет о грядущих урезаниях зарплат и безработице. Но вот начинаются увольнения, кормилец семьи остаётся без работы. Пособие (paro) едва покрывает нужды семьи. И вот наступает месяц, когда денег за очередную выплату у семьи не находится. Банк присылает напоминание. Семья в отчаянии. Банк напоминает ещё раз. Какое-то недолгое время семья получает злосчастные напоминания. Вроде бы самое время сбыть с рук квартиру. Но продать её можно только по той же цене или выше, иначе не закроешь ипотеку. Времени ждать покупателя нет, кроме того, цены на недвижимость упали. Избавиться от квартиры не удаётся. Наконец, банку надоедает напоминать и он обращается в суд. Начинается необратимый процесс. Через 20 дней выходит постановление суда об отъеме квартиры. Самое страшное, что в Испании у проштрафившегося ипотечника не просто отбирают квартиру (как в большинстве стран), но и принуждают выплачивать остаток ипотеки… (продолжение в среду)

законы, испанцы, недвижимость

Сдача на цветные пояса у нас в дзюдо – обычно чистая формальность. Если тренер Джорди сказал, что ты готов, значит сдашь. Надо очень креативно тупить, чтобы провалиться на сдаче. Показать броски, заломы и особенно удушения – пара пустяков. Самая сложность – запомнить их названия на японском. Японцам хорошо, они то на своём всё назвали понятно “подсечка ноги вперёд”, “колесо через колено”, “удержание за шею”, “залом руки с перекрёстом”, но для нас их термины звучат несправедливо абракадабристо: “де аши бараи”, “иса гурума”, “кеса гатами”, “джуджи гатаме”. Порой вроде даже запомнишь какой-нибудь “кеса гатами”, но потом начинаешь сомневаться “кеса” ли? А может, “тате”? “Танья тоше” или, может, не Тоше Таня вовсе, а Гоше? Как бы там ни было, Антон ходил на дзюдо больше меня и части тела с воздействиями на них по-японски, по крайней мере до коричневого пояса, знает не хуже заправского боевика якудза. Джорди вызвал его после жёлтых и зелёных поясов со словами:
– Коричневый пояс – это уже серьёзно! Сейчас нам продемонстрируют уровень.
В качестве ассистента, уке, Антону помогал я. Джорди командовал:
– О сото гарами! Перфекто… Учимата! Бьен… Тэ гурума! Идеаль…
Антон уверенно брал захват (кумиката) и отправлял меня в недолгое пике. Я летал амплитудно красиво, громко впечатывал ладонь в татами, глуша сокрушительные удары от падений. Усиленно стучал по мату, когда Антон проводил заломы или удушения на полу. После команды “Уке ваза!” Антон скользнул левой ногой вперёд и в падении хрестоматийно перекинул меня через вытянутую ногу. Ещё в полёте я услышал его болезненный стон. Впечатавшись в татами, я увидел, что Антон корчился от боли. Джорди суетился рядом:
– Антон, что случилось?
– У меня была поясничная контрактура… ай… ещё давно… и вот опять… свело… ай, спину! Ходер…
С минуту он морщился от боли, хватал зубами отворот кимоно. Джорди уже хотел остановить сдачу, но Антон замахал рукой: ни в коем случае! Мы продолжили броски и удушения. Потом Джорди попросил Антона показать какую-нибудь кату (хореографическое исполнение броска). Антон повёл бровями вверх и прошептал мне на русском: “Вот так удар ниже пояса…” На каты мы никогда не ходим, втихаря презираем эту бесполезную показуху, которая навязывается только при сдаче на чёрный пояс. Антон почесал затылок и изобразил мне пантонимой самый простой номер. Мы провели его в лучших традициях Брюса Ли, да ещё на правую и на левую руку. Сдача была успешно завершена. Антону похлопали, и мы вернулись на свои места.
– Я смотрю, тебе полегче? – спросил я Антона.
– Да каво, еве законфил, фсю фпину шво-о-одит! – ответил он, пуча глаза и спазматически хватая потный отворот кимоно зубами.
Когда все отстрелялись, пришло время традиционно бросать новоиспечённые пояса. К нам подошёл большой француз Бен и вцепился Антону в кимоно.
– Ну что, Антонио! Подготовься…
– Я?!? НЕ-НЕ! Я травмированный! – запротестовал Антон, пытаясь отвертеться.
Бен понимающе отступил назад и пошёл искать себе другую жертву.
– Олег! – подозвал меня Джорди. – Помнишь, да? В феврале пояс получишь…
– Я бы предпочёл в марте. В феврале ведь соревнования Киус. Меня в коричневых поясах там зашибут, а в синих есть хоть какие-то шансы…
– Ах ты, хитрюга, – сказал, расмеявшись, Джорди и по-отечески потрепал меня по макушке. – В марте так в марте, напомни, чтобы я отсрочил немного.

дзюдо, японский

(продолжение, начало здесь) Толпа, направляясь вниз по Брюк, размахивала яркими флагами и броскими транспарантами. Анархисты, коммунисты, каталонские сепратисты с радостными и решительными лицами – всех объединяла солидарная ненависть к правительству. Кое-кто тянул за собой ребёнка, у кого не было ребёнка – катил рядом велосипед. Они дудели, свистели, выкрикивали лозунги, взрывали рождественские петарды. Самый популярный транспарант – ножницы, вписанные в красный круг запрещающего дорожного знака. Бастующие – в большинстве своём молодёжь – припанкованная, прихипованная, совсем немного пенсионеров и ещё меньше людей среднего поколения. Кто-то из манифестантов и правда пострадал от правительства, которое нагло урезало зарплаты и льготы в попытке решить финансовые проблемы за счёт бедных. Верю, что таких было много. Но у самых скандальных зазывал всё же были лица бездельников, негодующих от того, что халява кончается, и им придётся что-то делать в своей жизни. И это портило всю картину. Замызганные одежды, рты с косячками в зубах, щёки слегка оплывшие от чрезмерного потребления “Xibeca”, глаза, в которых лично мне читалось: “Испания в жопе, и мы загоним её туда по самое говно.” В воздухе висел духан алкоголя и марихуаны, погружая ночь в атмосферу праздника и обидной несерьезности. Примкнуть к колонне мне не захотелось. Я просочился через толпу и попытался уйти с Брюк в сторону. Рядом раздались громкие хлопки. Проезд по спасительной Гран Бие перекрывали тёмно-синие фургоны “Mossos d’esquadra” с угрожающими мигалками. Тротуар перекрывала цепь спецназовцев в броне и с дубинками. Я упёрся в прозрачный щит одного из них. С переполненной людьми улицы меня не выпустили. Тогда я пошёл вверх по Брюк – против течения. Толпа сгущалась. Особенно активные группы долбили в бубены и распевали песни народного гнева. По дороге я обнаружил пару загаженных и изрисованных банкоматов. Рядом с ними красовались серпы и молоты, надписи “Lladres, lladres vosaltres sou els!” (кат. “Воры, воры вы!”), “Estafadores” (жулики), “¡Stop desahucios!” (исп. “Прекратить выселения!”), “Vaga general”, “Socialisme”. На некоторых транспарантах красовалась голова Рахоя, которой отрезают шею злосчастными ножницами. На примыкающих к Брюк улицах колонна с двух сторон была зажата полицейскискими фургонами – шаг вправо или влево и получишь дубинкой по дудке. Я шёл вверх до улицы Валенсия. Там колонна иссякала. За ней хищно кралось с десяток полицейских фургонов, мигающих сине-красными огнями, набитых “mossos”, каталонским спецназом, готовым выскочить по первому сигналу и разогнать толпу. Выйти из колонны было большим облегчением. Я вдохнул посвежевший ночной воздух и в свете фонарей потелепал в сторону дома. Вне зон, охваченных забастовкой, люди жили обычной жизнью – неторопливо ужинали в уличных ресторанах, покупали продукты в пакистанских магазинчиках, стриглись в китайских парикмахерских. Диагональ, однако, была частично перекрыта. Пешеходы сновали там необычайно оживлённо, особенно при приближении к Пассейж де Грасия. Там на площади-перекрёстке со стеллой развернулся настоящий “день пива”, по крайней мере так карикатурно это выглядело. По площади разъезжал грузовичок с транспарантами, из колонок лился разухабистый испанский рок. Молодежь тусила и оживлённо покрикивала протесты. Я шёл и шёл через всю Барселону. Прогулка отогнала усталость. Хотя я и не отказался работать в день забастовки, исторический момент испанского кризиса я всё же не упустил и воочию лицезрел могучие народные протесты.

испанцы, события, улица

Для моего друга Антона всеобщая забастовка началась ещё в ночь накануне 14 ноября. Живёт он прямо бок о бок со зданием одной из городских администраций. Когда часы на площади пробили полночь, к администрации подтянулась молодёжь с пивом и принялась орать:
– Вага! Вага! Вага женераль! (кат. Забастовка, забастовка, всеобщая забастовка!)
На следующий день он делился со мной впечатлениями:
– Не понимаю я этих крикунов… Ночью в здании администрации ни души. Кому они это орут? Зачем жгут мусор? Только соседей нервируют. После таких выходок мне что-то ни фига не хочется примыкать к их движению…
Встретились мы с Антоном на работе. В нашей компании в день всеобщей забастовки работали все. Шеф сказал: “Кто хочет бастовать, никаких вопросов. Только предупредите заранее. День этот, само собой, вам тогда не оплатится.”
Лично я к действиям правительства Рахоя отношусь отрицательно. Однако, я не видел, как моё непосещение работы в тот день что-либо изменит в масштабах страны, зато чётко представлял, как это повредит компании. Мы как раз находились в очередной фазе релиза сайта, дела шли из рук вон плохо, мне нужно было фиксить много багов. Паола с утра, смеясь, обозвала меня “esquirol” (исп. штрейхбрехер). Отметив её ремарку, я в целях безопасности оделся как можно более по-пролетарски – в кеды, джинсы и спортивную курточку с капюшоном. Отправился я на работу пораньше, поскольку движение транспорта было серьезно сокращено. На улице оказалось неожиданно много народу. Все куда-то привычно спешили и тоже подозрительно смахивали на гнусных “эскиролей”. Впрочем день всё же выделялся из привычных будней – автобус был заполнен лишь на треть обычного, а над городом непрестанно кружили вертолёты.
По иронии судьбы я вкалывал в день забастовки по полной. В качестве благодарности лояльным сотрудникам шеф заказал на всех шикарные пиццы со всевозможными начинками (Серхио отличился и попросил шоколадную). Мы устроили получасовой пир в офисе. Потом продолжили вкалывать. Я даже на тренировку не пошёл, всё пытался завершить чёртов релиз.
Когда я вышел на улицу, было уже темно. Прохладный воздух заполнил мои ноздри. Вдалеке слышался вой сирен. В чёрном небе неугомонно жужжали вертолёты, за ними можно было проследить по моргающим огонькам. Я дошёл до площади Тетуан. Центральный проспект, Гран Бия, был перекрыт, поэтому на автобус рассчитывать не приходилось. Не торопясь, я двинулся в сторону Пассейж де Грасия, где на пересечении с улицей Брюк… попал в самое жерло глобальной забастовки. (продолжение в среду)

офис, события, улица

Последнее время небо зачастую серое, вот-вот глядишь и начнёт накрапывать дождь. Уже полмесяца, как я расчехлил обогреватель. На улице всё ещё тепло, можно ходить в пиджачке, в метро и автобусах так вообще жарко, а дома дрогнешь. В окна задувает, обогреватель постоянно не повключаешь — дорого, да и толку мало — отапливается лишь уголок вокруг. Батерей у меня после переезда нет. Утром из под одеяла вылезаю с трудом. Ума вечером жмётся на коленях, ночью спит в ногах, стараясь провалиться в какую-нибудь ямку одеяла поглубже.

Читать далее

погода, самокопание, улица

Китайцев в правой Эйшампле дополна. Тут у них и национальные ресторанчики, и магазинчики с разным барахлишком, и косметологии, и уйма парикмахерских. Обычно я вообще стригусь в сети “Marco Aladany”, стоит это мне 10-12 евро, но однажды чего-то решил поэкспериментировать и зайти к китайцам. Причёска у меня не сложная, думаю, если разницы никакой, то может сэкономить удастся.
– Ола! – встречает меня китаянка на входе. – Па кольтал? (кит. исп. стричься)
– Здрасьте, ага, стричься, – отвечаю на испанском.
Китаянка что-то мычит и тычет в сиденье. Я сажусь. Она на меня смотрит.
– Мне бы с боков покороче, – говорю, – а сверху пусть длинно останется…
Китаянка продолжает меня рассматривать, в глазах у неё пустыня Гоби.
– Комо? (исп. как) – переспрашивает.
Объясняю ещё раз помедленнее. Китаянка многозначительно кивает, но в глазах у неё всё та же пустыня, даже верблюд по ней не идёт, ни кустика не видно – открытое пространство до самого горизонта. У меня появляется нехорошее предчувствие, что китаянка только вчера приехала в Барселону, и её испанский исчерпывается теми несколькими словами, что я уже услышал.
– Ке кьелес? (кит. исп. Что хочешь?) – из глубины зала раздаётся голос её подруги, которая, судя по всему, Барселоне уже не меньше месяца.
Я пытаюсь объяснить мою причёску ещё раз, но на этот раз сопровождаю свои слова жестами. Вдвоем китаянки, наконец, разбираются, чего я к ним пристал. Первая начинает потихоньку открамсывать мои волосы. Делает это она с такой неуверенностью и неловкостью, что я напрочь забываю о своей причёске. Думаю, хоть уж как-нибудь меня подстригла бы, и на том спасибо. Время от времени она консультируется с подругой. Я сижу, не дыша. Ножницы как-то хаотично елозят по моей голове. Я закрываю глаза и представляю себя лысым. Никогда наголо не стригся. Может, самое время попробовать? Так медитирую минут пятнадцать.
– Ке таль? Бьен? (исп. Как оно? Хорошо?)
Я открываю глаза и вижу в зеркале моё слегка помолодевшее лицо. Причёска немного коротковата, но в целом вполне даже сносна.
– Перфекто! – восклицаю и спрашиваю, сколько стоила услуга.
Оказывается, всего 6 евро. Из парикмахерской выхожу довольный, однако больше на такие эксперименты не отваживаюсь. Китайцы – милые и, главное, смелые люди, но от их сервиса порой чикануться можно.

китайцы, цены