Голуби-засранцы никак не хотели оставить мою форму в покое. Однажды я повесил за окном сразу два кимоно. На следующий день я обнаружил, что голуби уделали их оба. Причем, словно издеваясь надо мной, синее они уделали белым, а белое – коричневым. Чтобы понаряднее. Увидев этот обсракционизм, я громко оценил врождённое чувство прекрасного у пернатых.
– Ты не переживай, голубиный помёт – это к счастью! – подбодрила меня эквадорка Сандра.
Но я-то знал, что говорила она так только потому, что однажды ей эти летуны всю голову уделали.
– Решено, – шутливо отвечаю я ей, – в субботу на соревнования надену самое засранное кимоно. Если выиграю, то на следующий день выйду на площадь Каталонии, протяну руки к небу и буду ждать сытой стаи этих летающих крысят.
Пришла суббота, и я проиграл два боя. В голове крутилось: “Пусть мне ещё кто-нибудь скажет, что голуби приносят удачу. Я им ведро этой удачи приволоку!”

дзюдо, животные, самокопание

Почему-то появление милиционера на улице у меня всегда вызывало чувство дискомфорта. Вроде и не делал я ничего плохого, но думается: что если он в чем-нибудь меня уличит? Докопается без повода. Штраф какой-нибудь выдумает, или того хуже…

Возможно, у меня такое стало после того, как лет шесть назад меня тормознули на московской улице. Читать далее

полиция, самокопание

От близкого мне человека. Перевод с испанского.
“Что больше всего мне нравится в Барселоне, так это воспитанность большинства людей. Я живу в Барселоне уже более десяти лет, и со мной ни разу ни случалось ничего плохого на её улицах, совсем напротив – моя жизнь здесь наполнена днями весьма приятными. Каждое утро, когда я захожу в автобус, водитель приветствует меня с улыбкой. Когда я прихожу на работу, швейцар с улыбкой открывает мне дверь. В офисе все коллеги, от администраторши до начальника, здороваются со мною, улыбаясь. Мне очень приятно начинать день в таком окружении. Ещё я наслаждаюсь многообразием представлений и возможностей провести время, которые предлагает мне город. В барселонской жизни всегда найдётся что-нибудь интересное. В частности, Барселона предлагает бесчисленное множество ресторанов с хорошим соотношением цена-качество, персонал там внимательный и профессиональный. Без сомнений, Барселона – это отличное место для того, чтобы учиться, работать, отдыхать, развлекаться… найти любовь всей своей жизни. Что ещё можно желать от города?”

менталитет, перевод, самокопание, улица

Признаться, я никогда не был фанатом библиотек. В детстве всегда читал дома. Книжек благо хватало: подписные классики жались на полках вместе с “Бестселлерами Голливуда”, “Детскими детективами” и красочными энциклопедиями. Читальные залы в школьных библиотеках мне не нравились, а те редкие разы, когда я заимствовал что-нибудь домой, у меня неразрывно связаны с муками совести – книжки я постоянно задерживал. Будучи в университете, почти все материалы я находил в интернете. Всё же учёба на программиста накладывает свой отпечаток… В читальных залах библиотеки ТГУ меня напрягала тягостная тишина и назойливые тётки-надсмотрщицы, которым только было дай повод высунуться из-за полки и зашипеть тебя до немоты.
Однако в Барселоне моё отношение к библиотекам волшебным образом поменялось. То ли с некоторым запозданием подействовала скрытая реклама в биографиях писателей – Рей Бредбери, Джек Лондон и другие в один голос твердят, что засиживались в библиотеках до ночи – то ли барселонские библиотеки особенно удобны. А может, просто так складываются обстоятельства моей барселонской жизни. На пару с Паолой мы порой ходим в библиотеки в выходные, где проводим по полдня и даже дни целиком. Правда, там я не читаю, а творю. Пожалуй, процентов пятнадцать всех моих барселонских историй написано в читальных залах барселонских библиотек, щедро понастроенных по всему городу. Мы бываем как в публичных (библиотека Саграда Фамилия, Вилла де Грасия…), так и в библиотеках различных университетских факультетов (медицинского в Hospital Clinic, юридического…)
В публичные библиотеки Барселоны может прийти любой. Никто тебя на входе ни о чём не спрашивает. Приходишь, садишься, где тебе нравится, и учишься. В университетских иногда просят студенческий билет (обычно подходит любой), тогда приходится фантазировать (тебе верят), либо вообще проходишь беспрепятственно.
В библиотеке тишина, благотворная атмосфера сосредоточения и работы. Там за один присест я могу написать посты на всю неделю. Там уютно, и меня никто и ничто не отвлекает. Там есть бесплатный и быстрый интернет. Именно в библиотеках меня порой внезапно окрыляет мощная созидательная тяга к развитию. В её кульминационные прорывы я даю себе слово захаживать в библиотеки почаще, отыскивать время не только на писательство, но и на самообразование.
Вокруг меня люди корпящие над книгами, развивающиеся. Я фантазирую, как информационно-энергетические потоки кружат над их головами, сливаются в единую силу, движущую человечество к лучшей жизни. Я провожу руками по коркам томов на испанском, цепляюсь глазами за их названия, и думаю: “Если бы я только мог постичь всё это, если бы только научился распределять своё время и силы так, чтобы заглатывать книги полками. Насколько бы интереснее и полнее стала бы моя жизнь, знай я содержимое этого многоэтажного хранилища знаний.” Глядя на него снизу-вверх, видя других “ползущих” рядом, я выпадаю из ненасытной рутины, заряжаюсь для качественного рывка.

места, самокопание

Как-то один мой барселонский знакомый, англичанин Хантер, признался:
– Мне за испанский даже браться страшно. Как представлю, что опять всё с нуля, как ребёнок барахтаться в словах… В английском у меня богатый лексикон. Я книги пишу, пьесы ставлю, читаю много… и тут, представляешь, вдруг даже попить не смогу правильно попросить. От бытовых разговоров голова будет кружиться… А пока научусь шутить, так и вообще годы уйдут!
Такой страх, как я заметил, переживают большинство образованных людей. Особенно писатели, журналисты и прочие текстотворцы. Ведь слово – их щит и меч, их хлеб и предмет мечтаний. Многие сбежавшие за рубеж писатели так и не смогли по-настоящему влиться в чужеродную языковую среду, не говоря уже о том, чтобы писать на чужом языке. Тот же Довлатов, эммигрировавший в Нью-Йорк, долгое время на английском вообще не разговаривал. Да и потом, насколько мне известно, в иностранном не блистал. Хотя были и другие. Бродский, например, английский освоил быстро и глубоко и даже сочинял на нём стихи. Главное, в этом деле, как мне кажется, много не переживать и слишком крепко не думать. Я вот, например, когда брался за испанский, наивно мечтал на нём романы писать. Настроился, что разговаривать начну через полгода. В итоге заговорил только где-то через год. И то на уровне пятилетнего ребёнка. Потом я преодолел постепенное языковое взросление. Ощущение было и правда тягостное. Помнится, через полтора года жизни в Барселоне я только с подростками мог комфортно общаться. И ощущал я себя опять первокурсником. Я неспешно карабкался, срывался и опять полз, обдирая язык об острые грамматические конструкции, подскальзываясь на произношении, голодая от недостатка словарного провианта. И вот, наконец, с пятилетним языковым стажем добрался я до прочного взрослого уступа. Некоторого, поросшего мхом, среднячка. Это, конечно, далеко не заснеженные вершины, где красноречивцы скользят по фразам, выписывая тройные сальто-мортале, и пускают мощные лавины в культурные массы. Но уже и не корявословное, полное неловкостей и малоприятных неожиданностей детство. Ползти дальше уже не так угнетающе унизительно. Тупым чувствуешь себя всё реже. Однако, чем выше, тем воздух более разреженный, стены отвеснее и площе, всё меньше тех, кто может тебя подсадить, подталкнуть, указать выступ, за который можно подтянуться.

англичане, испанский, самокопание, язык

Барселонский райончик Ла Мина, недалёко от моря на востоке города, всегда считался одним из самых неблагополучных. И хотя последнее время его значительно облагородили, от дурной репутации быстро не избавиться. Она служит естественным фильтром для въезжающих туда и задерживающихся там надолго. Ламиновцы слывут людьми конфликтными и малоприятными. И даже если ты не такой и попал туда по нужде, рано или поздно окружение испортит твой характер.
Недавече в борцовском клубе Ла Мины проводились соревнования по бразильскому джиу-джитсу. По дороге от станции метро “Besós de Mar” до спортивного комплекса я с интересом разглядывал безликие ламиновские многоэтажки, присматривался к людям, прислушивался к дыханию района, принюхивался… нет, старался не принюхниваться. Что меня поразило больше всего, так это то, что чувствовал я себя там вполне привычно, если не сказать уютно. Окружение было до боли знакомо. Напоминало оно мне… родной микрорайон Каштак-1 в Томске. Те же одинаковые “хрущовки”, те же трансформаторные будки, те же общагоподобные здания с густо обросшими бельём окнами, те же алкаши у подъездов, угрюмые лица прохожих. Только музыка другая из окон доносилась, не тюремный шансон, а сальса, румба, меренге. На обшарпанных стенах надписи чуть более скромные, типа “EROS”, а не сами знаете что. Ну и на тротуаре плиточка, а не с разбитый асфальт, что впрочем по существу ничего не меняло. Мне подумалось, что если даже Барселоне, где большинство районов достойны восхищения и деньги от туристов льются рекой, пока не под силу превратить Ла Мину в достойное для проживания место, то сколько времени на полное преображение понадобится таким городам, как Томск? Где, хотя и есть симпатичный центр, но всё же большая часть города вызывает если не страх, то чувство тоски и безысходности. Сколько поколений ещё должны смениться, чтобы критическая масса жителей стала аккуратнее, терпимее и добрее?

самокопание, улица

В дзюдо я, несмотря на мой синий пояс, пока ещё плоховат. Правильно бросать умею только, когда мне не сопротивляются. На соревнованиях поэтому моя тактика сводится к принципу “главное, завалить, а там запинаем”.
– Тяни его на пол, – незадолго до боя советует мне Хорхе, огромный мужичина из нашей секции, призёр чемпионатов Испании, – и как завалится, мочи его своим бразильским джиу-джитсу…
Паренёк мне попадается молоденький и угловатый, но шустрый и с колючим взглядом. Долго я с ним не вожусь, полминуты и впрыгиваю в “парящий залом” (исп. llave voladora, анг. flying arm-bar) – правая нога упирается ему в живот, руки мои вытягивают и прижимают его правую руку к моей груди, левая моя нога перекидывается ему через голову и отталкивает её так, чтобы разогнуть его руку и, в пределе, сломать её в локте. Паренёк сопротивляется, у меня между ног. Я лежу на животе опираясь на колени, медленно тяну его руку, прислушиваюсь к противнику и судье. Атакуемая рука уже разогнута, вот-вот послышится противный “крак!”, но паренёк не сдаётся. Я бросаю на него тревожный взгляд. Мне страшно, что он так зажат, что не может сдаться, постучав по татами.
– АААА-А-А-А-АХР-Р!!!! – вдруг как заорёт он.
Я выпускаю его руку и гляжу на судью, ожидая, что тот нас поднимет и объявит победителя. Судья недоумённо пожимает плечами. Мол, продолжайте.
– Он ведь закричал! – возмущаюсь я.
– И что? – говорит судья. – Это ничего не значит…
Паренёк напускает на себя вид валенка, он явно в порядке, ничего я ему не сломал. Бой тупо продолжается. Я, однако, на взводе. В правилах джиу-джитсу, закричал – значит, проиграл. В дзюдо же, помимо хлопка по татами, засчитывается только выкрикивание “майте” (япон. “стоп”), что для европейцев глупо и неестественно. Слабó заорать на японском, когда тебя душат или руку ломают? Паренёк вот явно забыл волшебное слово, но раз судья говорит нет, то и он не дурак проигрывать. Я гляжу на него с презрением, набрасываюсь на него, словно бешеный павиан, цепляюсь, хватаю, тащу на землю. Времени у меня мало, я по глупой случайности (бухнулся на зад) проигрываю ему одно очко, а он зажимается, не даёт мне ничего сделать. Тут бой заканчивается, нас поднимают и объявляют паренька победителем.
– Смотри, – говорит Антон, подсовывая мне экранчик смартфона, когда я выхожу с татами, – на видео есть, как он стучит по татами, просто судья не заметил…
Я киваю ему, но кулаками махать уже поздно. На пьедестале паренёк стоит гордый, довольно подставляет длинную шею под медаль. Я с обидой смотрю на него и зло представляю, как бы он смотрелся с загипсованной рукой.
– Ломать надо было – позднее подтверждает мою мысль тренер Джорди. – Есть такие козлы (исп. cabrones), не хотят сдаваться. Но учатся быстро, стоит только раз довести дело до конца.
Я хорохорюсь, говорю, что так в следующий раз и сделаю. Но сам рефлексирую: стоит ли оно того? Калечить мне совсем никого не хочется.

дзюдо, самокопание

Как-то в офисе я собрался на обед.
– Вы только посмотрите на Олега! – воскликнул итальянец Даниэль, улыбаясь. – Пиджачок, рубашка… Куда это ты так вырядился? На какое-нибудь собеседование поди? Новую работёнку предложили? Давай, колись.
– Не доверяйте программисту в костюме! – вставил своё Антон.
– Привыкайте. Я теперь всегда такой, – буркнул я в ответ.
– Всегда? А-ха-ха. Прямо уж-таки всегда? – не унимался Даниэль.
– Просто раньше он был мужчиной, а теперь – марионетка! – ехидно заявил француз Алексис.
От слов Алексиса я растерялся и больше не нашёлся, что ответить. Потом много думал. Мои некоторые внешние перемены в стиле одежды, конечно, не на пустом месте случились. В этом Алексис был прав. Только почему сразу марионетка? Шутка шуткой, но его мачистское замечание меня задело. Почему, если женщина влияет на мужчину, пусть даже в том направлении, которое ему нравится, другими это видится, как податливость и слабость? Стоит ли быть таким несгибаемым, монолитным мачо? “Я с пяти лет джинсы в носки заправляю, ясна?!? И футболка эта не жёванная, а любимая!! Чё пристала-то??” Думаю, это очень близорукая позиция. В этом плане мне очень запомнилась сцена из фильма с Джеком Николсоном “Лучше не бывает” о писателе, который страдал обсессивно-компульсивным расстройством. Герой Николсона сидел в ресторане с девушкой, в которую был влюблён. Чтобы удержать свою спутницу, он отважился заявить, что сделает ей комплимент. Поскольку он был малообщителен и из-за своих страхов паталогически замкнут в себе, комплимент ему давался с большим трудом. Он долго мямлил про докторов, ненависть к таблеткам и какие-то перемены в своем поведении, что окончательно сбил с толку, как девушку, так и зрителя. Наконец, чтобы прояснить свои слова, он набрал воздуху и произнёс коронную фразу: “Благодаря тебе, я хочу стать лучше.” (You make me want to be a better man.) После долгой паузы девушка ответила ему: “Возможно, это самый лучший комплимент, который мне делали в жизни…” Думаю, она была права.

отношения, офис, самокопание

Хотя некоторые называют голубей “крысами в перьях”, я к этим птицам всегда относился спокойно. На площади Каталонии, где голубей так много, что порой анархисту палатку разбить негде, я подолгу наблюдал за этими глупыми созданиями. Смотрел, как какой-нибудь трехлетний каталончик разбежится да как сиганёт, как разлетятся голуби, кто на Рамблас, кто к университету, кто в сторону Арки… Но вот однажды голуби сыграли со мной злую шутку и даже заставили призадуматься. С утречка как-то выглянул я во внутренний двор. Солнце светило. Справа, слева и впереди виднелись окна соседей. Внизу располагались терассы. Небо чистое и голубое радовало глаз. Но лишь посмотрел я на развешанную на верёвках одежду, как глаз мой приуныл и нервно задёргался: на моём любимом чёрном кимоно красовалось серьезное такое пятное серо-зелёной жижки.
– Ах, засранцы! – воскликнул я и высунулся из окна, силясь рассмотреть виновников моей трагедии.
Никого, естественно, не обнаружив, я со вздохом затащил кимоно в комнату и понёс его в ванную, оттирать пятно. Если бы на этом всё закончилось, я, может, никогда и не упомянул бы непечатным словом маленьких летающих засранцев. Ведь у бедолаг нет анального сфинктера и контроллировать свои пакости они физически не способны. Но на следующей неделе я повесил сушиться белое кимоно (пусть менее любимое и потасканное, но всё же символ многолетних тренировок), так голуби уделали и его. Зелёное пятно неприятно поблескивало на рукаве в свете яркого утреннего солнца.
“Не умеете носить своё дерьмо при себе, так и нечего круги тут нарезать!” – так и хотелось выкрикнуть мне. Сдёрнув кимоно с верёвки, я опять потопал в ванную. Под краном я тёр и тёр злополучное пятно, но оно почему-то не сходило даже с мылом и щёткой. Более того, я нашёл ещё пятна: на воротнике, на рукавах, на спине. “Там что, целая стая с мельниц пролетела?!?” – подумалось мне. И тут до меня дошло: буро-чёрные пятна не были птичьем помётом. Это была кровь. Моих противников. Моя собственная. Следы тренировок и соревнований. Разбитые губы. Царапины. Разорванные мозоли. Краткая история моего спортивного роста. “Сколько было их этих боёв? – разглядывая кимоно, спросил я себя. – Сколько ещё пятен проявится на этой грубой когда-то белоснежной материи, прежде чем мне повяжут чёрный пояс профессионала?” Лучше было и не думать. “Летите голуби с миром. И без вас пятен хватает.”

быт, джиу-джитсу, животные, самокопание

Парень в синих трусах с лямками в обтяжку – сразу видно вольник – схватил своего долговязого противника под локоть, нырнул ему под руку и смачно впечатал головой в татами. ЧРАПС! Долговязый, в чёрных шортах, не успел очухаться, как вольник уже начал крутить ему голову, руки. Шея у долговязого загиналась под нехорошими углами. И хотя в борьбе я далеко не первый год, смотреть на шею долговязого мне было откровенно страшно. Так и хотелось выкрикнуть: “Хватит! Остановите бой!” Но долговязый чудом вырвался из захвата. Вольник быстро подскочил на ноги.
– НЕ ИДИ С НИМ В СТОЙКУ! НЕ ИДИ! – прокричал тренер долговязого.
Однако долговязый к тому времени соображал плохо. Вольник опять нырнул ему под руку и ещё раз амплитудно впечатал головой в раскалённый на солнце татами.
Проходил второй чемпионат Fight4Life по грэпплингу, на этот раз на барселонском пляже Сан Адриа. Жарило июньское солнце на небе без облаков. Навесов от солнца не было, поэтому к обеду мы все пообгорели. Я к тому времени провёл уже два боя. Один выиграл удушением, другой проиграл по очкам. Причём проиграл я тому самому долговязому, которому впоследствии и пришлось столкнуться с адептом вольной борьбы. Мой бой с долговязым был для меня решающим, и, когда судья поднял не мою руку, я очень расстроился. Финального поединка, который мне уже не светил, я дожидался с тоской. Но лишь он начался, и я увидел, что вытворяет вольник с моим бывшим противником, я крепко призадумался.
– Только не в стойку, Иньяки, только не в стойку!!
ЧРАПС!
– Оо-о-ох!.. – ударившись о татами, громко выдохнул долговязый Иньяки.
Вольник накрыл его сверху. Долговязый был явно оглушён, измотан, но он сопротивлялся изо всех сил, пока вольник с какой-то особой, нечеловеческой, яростью крутил, вертел его, но никак не мог финализировать.
– Яйааа!!.. – вдруг истошно завопил Иньяки.
Вольник отпрянул от своей жертвы. К борющимся подскочил судья, наклонился над лежащим. Долговязый морщился, хватался рукой за плечо, но подняться на ноги не мог. Его буквально скручивало от боли. Вскоре подбежали медики с носилками. Погрузив пострадавшего, они унесли его с татами. Так вольник победил. Завоевал свою золотую медаль. Правда, когда ему поднимали руку, с судьей на татами он стоял один. Некому было дружески похлопать его по плечу и поблагодарить за бой. Я смотрел на него и думал: ведь с татами могли унести и меня. Может, вовсе и не так плохо было проиграть долговязому в четверть-финале? Как чисто-голубое небо над головой, мне было ясно, что сразиться с вольником в тот момент я был не готов. Пока нет.

джиу-джитсу, самокопание