Пригласил меня как-то приятель на день рождения в ресторанчик в Эйшампле. Сам он немец, помимо меня русского, был мой русский друг Антон, ещё один немец, и один англичанин. Все парни с северных, можно сказать, стран. А девушки у всех оказались южанки. Более того, ни одной каталонки, ни даже испанки — все иммигрантки из разных стран Южной Америки: Эквадор, Чили, Аргентина, Перу. Нам это совпадение показалось очень занятным. Вспомнились и другие барселонские иммигранты с севера Западной Европы с латиноамериканскими подругами. Действительно ли это всего лишь совпадение? Или притяжение противоположностей? Может, мы «северные парни» ищем девушек поэкзотичнее, а те, в свою очередь, ищут парней понадёжнее, не таких легкомысленных, как многие южные казановы. Хотя может всё это стереотипы и дело просто в том, что экспаты ищут экспатов, людей с похожей судьбой, уехавших с родины, с похожим менталитетом и жизненными установками. И, поскольку большинство девушек экспатов тут с Южной Америки, среди них «северные парни» и находят себе пару.

англичане, менталитет, немцы, русские

В отеле NH напротив нашего офиса постоянно кто-то норовит обнажиться. Однажды, когда я сидел, тихо уткнувшись в свои два монитора, в офисе началась какая-то движуха. Поскольку при работе я использую беруши, о всех офисных событиях я узнаю последним. Большинство разговоров на фоне – для меня глухие бу-бу-бу, но если народ начинает чрезмерно суетиться, тут я раскупориваю локаторы и по обстановке примыкаю к действию. На этот раз вся мужская часть коллектива столпилась на террасе и следила за незашторенным окном в отеле напротив. Там на широкой кровати раскинулась совершенно обнажённая девушка. Ни о чём не подозревая, она болтала с кем-то по телефону. Хотя лица её было не разобрать, телом девушка была что надо. По крайней мере, так казалось издали. Каждый раз, когда она перекатывалась на белой простыне, поворачиваясь к невидимым её глазу зрителям то бочком, то спиной, то грудью – по группке из наших программистов и менеджеров (не самые волнующие профессии) прокатывался умилительный вздох. Однако, не всегда отель радует нас такими прекрасными видами, что хочется отлепиться от монитора и удариться в лирику. Порой обнажёнка куда более прозаичная – как, например, ближе к закрытию купального сезона на террасе того же отеля. В тот день я опять выбежал на нашу террасу последним – коллеги уже наперебой обсуждали спектакль напротив. Пьяные английские туристы с криками и матами срывали с себя футболки и трусы и с разбегу сигали в бассейн на крыше. Брызги красиво разлетались на фоне чисто голубого неба. Если за нами кто-то и наблюдал с самого сверху, то его жёлтый глаз был по-веселому ярок и, я бы даже сказал, доброжелателен. Мокрые тела вылезали из бассейна, матерясь, давали круголя по террасе и сигали снова. Поскольку команда британских эксгибиционистов была исключительно мужская, эстетическая ценность шоу была весьма ограниченная – интереснее было наблюдать за ошарашенным персоналом гостиницы. Ни бармен, ни швейцары не знали, что предпринять – англичане застали их врасплох. Наши девушки глянули на болтающиеся британские причиндалы лишь краем глаза, да махнули рукой, мол, чего они там не видели. (Интересно, что мужское мнение на географию женского тела, обычно отличается.) На балконе появился шеф.
– Опять голые англичане?? Нет, у них это точно национальное…
И правда, никакую другую нацию – ни испанцев, ни французов, ни даже русских – не тянет прилюдно гарцевать голышом по “синей лавочке”, как островных британцев. Есть теория, что нации, жившие в изоляции на островах, немного странные оттого, что у них было слишком много внутриродовых смешений. Хотя, кто знает, может они единственные под парами алкоголя достигают раскрепощения и нирваны и высвобождаются от всех человеческих условностей.

англичане, офис

Мне и раньше говорили, что англичане выпить горазды не меньше русских и гуляют будь здоров, но пока я не увидел развесёлых английских “пейнтболистов”, я как-то всерьез истории о буянящих англичанах не воспринимал (уж очень силён образ чопорных английских аристократов). Мы тогда решили интернациональной компанией поиграть в пейнтбол. Собрались неподалёку от Барселоны. Стали распределять команды, боеприпасы. Тут подкатили те самые англичане. Уже навеселе. Что-то вроде мальчишника отмечали. С криками подбадривания и непрерывного вливания пивного горючего в свои “аристократические” глотки, они раздели одного своего товарища догола и вырядили его оленем. Костюм оленя состоял из плюшевых рогов и двух ремешков, которые шли от плеч по груди, сходясь у мошонки, оттопыривая в сторону яйца, и далее поднимаясь между ягодиц, расширяясь на спине. Играть в “войнушку” с двумя командами им было скучно. Их вариант пейнтбола можно было бы назвать “отстрели оленю яйца”. Когда игра началась, к большому удивлению нескольких детишек на площадке, олень так и поскакал с яйцами наперевес через всё поле в рощицу… Я всё гадал, чем эта веселуха закончится. Казалось ничего, кроме глазуньи-барбекю от этой затеи ждать не приходилось. Но ничего, позднее я видел оленя вполне живым и ещё более развесёлым. То ли уж больно шустрый парнокопытный оказался, то товарищи у него мазилы!

англичане, загород, пейнтбол

Как-то один мой барселонский знакомый, англичанин Хантер, признался:
– Мне за испанский даже браться страшно. Как представлю, что опять всё с нуля, как ребёнок барахтаться в словах… В английском у меня богатый лексикон. Я книги пишу, пьесы ставлю, читаю много… и тут, представляешь, вдруг даже попить не смогу правильно попросить. От бытовых разговоров голова будет кружиться… А пока научусь шутить, так и вообще годы уйдут!
Такой страх, как я заметил, переживают большинство образованных людей. Особенно писатели, журналисты и прочие текстотворцы. Ведь слово – их щит и меч, их хлеб и предмет мечтаний. Многие сбежавшие за рубеж писатели так и не смогли по-настоящему влиться в чужеродную языковую среду, не говоря уже о том, чтобы писать на чужом языке. Тот же Довлатов, эммигрировавший в Нью-Йорк, долгое время на английском вообще не разговаривал. Да и потом, насколько мне известно, в иностранном не блистал. Хотя были и другие. Бродский, например, английский освоил быстро и глубоко и даже сочинял на нём стихи. Главное, в этом деле, как мне кажется, много не переживать и слишком крепко не думать. Я вот, например, когда брался за испанский, наивно мечтал на нём романы писать. Настроился, что разговаривать начну через полгода. В итоге заговорил только где-то через год. И то на уровне пятилетнего ребёнка. Потом я преодолел постепенное языковое взросление. Ощущение было и правда тягостное. Помнится, через полтора года жизни в Барселоне я только с подростками мог комфортно общаться. И ощущал я себя опять первокурсником. Я неспешно карабкался, срывался и опять полз, обдирая язык об острые грамматические конструкции, подскальзываясь на произношении, голодая от недостатка словарного провианта. И вот, наконец, с пятилетним языковым стажем добрался я до прочного взрослого уступа. Некоторого, поросшего мхом, среднячка. Это, конечно, далеко не заснеженные вершины, где красноречивцы скользят по фразам, выписывая тройные сальто-мортале, и пускают мощные лавины в культурные массы. Но уже и не корявословное, полное неловкостей и малоприятных неожиданностей детство. Ползти дальше уже не так угнетающе унизительно. Тупым чувствуешь себя всё реже. Однако, чем выше, тем воздух более разреженный, стены отвеснее и площе, всё меньше тех, кто может тебя подсадить, подталкнуть, указать выступ, за который можно подтянуться.

англичане, испанский, самокопание, язык

Сидим мы как-то в баре на проспекте Сан Хуан на встрече группы “Писатели в Барселоне”. Мирно обсуждаем вопросы литературы. Тут вдруг слышим крики на входе, шум. Оглядываемся – какой-то бородатый мужичок, на вид мексиканец или перуанец, звонко впечатывает официантке затрещину. Девушка взвывает, вцеплятся в его рюкзак. Деборшир ломится к выходу и с треском рвёт лямки своего засаленного рюкзака. Сам он при этом пьяно теряет равновесие и кособоким волчком трахается о витрину.
КРАХ-Х-Х-ЦЦЦ!
Витрина фигурно осыпается, мужичок с осоловелыми глазами, пошатываясь, поднимается на ноги. Мы, будучи погружённые в наш разговор, драму осмысливаем слишком поздно. Двое бравых ребят, пожарники с соседного от нас столика, уже накидываются на мужчика и, без особого рукоприкладства, утихомиривают пьяную морду. Бармен тем временем спешно звонит в полицию. Всё это происходит так быстро, что, когда мы поднимаемся из-за стола, ситуация уже взята под контроль. Мой приятель англичанин Хантер, театральный режиссёр, начинает суетиться возле всхлипывающей официантки. По-испански он знает только “грасиас”, английский девушки ограничивается двумя листами меню, но они как-то находят общий язык. Хантер даже умудряется успокоить жертву, помогает ей разыскать холодный компресс на подбитый глаз. Я изучаю положение драчуна и убеждаюсь, что моя помощь в его демократизации не нужна. Спокойно размышляю, что без острой на то нужды в конфликты предпочитаю не вмешиваться, и особенно будучи в чужой стране на птичьих правах иммигранта. Энди, журналист, надо мной посмеивается:
– Посмотрите только на Олега. Как напыжился! Ха-ха. Ищешь, где бы применить своё джиу-джитсу?
Тем временем, бородатый бузотёр с пьяной коварностью усыпляет бдительность пожарников и выскальзывает из их рук. В три прыжка он оказывается на другой стороне улицы. Как раз вовремя слышатся сирены. С визгом тормозов, как в боевиках, к кафе подруливают две патрульные машины. Из них выпрыгивают стражи закона с дубинками наперевес и через пару минут уже запихивают упирающегося беглеца в машину. На составление протокола уходит не более десяти минут. Вскоре мы провожаем взглядами полицейские огни в ночи и заказываем ещё по пиву. Возвращение к письменному творчеству даётся нам с большим трудом. Будоражащие реалии барселонской жизни внезапно оказываются даже более яркими, чем обсуждаемые литературные фрагменты.

англичане, бары, криминал, латиноамериканцы

На юбилее жены моего коллеги я вдруг вижу знакомое лицо.
– Хай! А я тебя знаю, тебя зовут Джошуа, – говорю я, обращаясь к лысоватому, но очень энергичному на вид пареньку. – Ты – театральный актёр и режиссёр. У нас есть общий знакомый, Хантер.
– И правда, – отвечает парень и, улыбаясь, пожимает мне руку. – Мы с Хантером вместе в театре работали.
Разговариваемся. Как выясняется, я видел Джошуа в пьесе одной моей знакомой американки из писательской группы. Позднее я читал о нём в интернете.
– Неужели театральное дело приносит достаточно денег, чтобы жить здесь в Барселоне? – спрашиваю я.
Джошуа смеётся.
– Да ну, что ты – пьесы на английском в Барселоне, сам понимаешь… Если нам удаётся покрыть расходы на постановку – это уже оглушительный успех. И это при том, что актёры работают бесплатно, мы только на аренду помещения раскошеливаемся. Очень дорогие тут помещения.
Мне становится интересно, как же он тогда выживает.
– Основная моя профессия – маркетолог в Hewlet Packard. По образованию я вообще технарь и театрал одновременно.
Видя, мой изумлённый взгляд, он поясняет:
– Я в штатах учился, там в университетах можно выбирать сразу две специальности. Одна – major, основная, а вторая – minor, дополнительная. Причём дополнительная специальность может быть совершенно не связана с основной. Вот я и выбрал компьютерные технологии и театр.
В Барселону Джошуа приехал совсем на пустое место. Вскоре познакомился тут со своей будущей женой, тоже англичанкой. Вместе они придумали работать в детском театре. Многие испанцы жаждут обучить своих детей английскому. Вот креативная пара и предлагает интересный подход – испанские дети участвуют в спектаклях на английском языке. Местным нравится.
– Потом я нашёл Hewlet Packard, там больше платят, а у нас дети, поэтому и перешёл, где денежнее, – поясняет Джошуа. – Моим английским театром я занимаюсь себе в удовольствие, только на выходных. В итоге, считай всю неделю работаю. Но я не жалуюсь, очень доволен, всё мне тут нравится! Мы, кстати тут новую пьесу ставим, называется “Bat Boy”. Это мрачно-смешной, поп-рок мьюзикл. На такую штуку мы ещё никогда не замахивались! Ставим 19, 20, 26 и 27 мая. Приходи и друзей своих зови, не пожалеете!

английский, англичане, дети, испанцы, театр

– А-а-а-а-пчхи!!! – громко чихаю я.
Болгарин Эмил мгновенно оборачивается:
– На здоровие! – говорит он на русском.
– Не “на здоровие”, а “будь здоров”, – поправляю я его. – Спасибо!
– За ничего! – довольно отвечает Эмил.
Вообще, Эмил чуть ли ни единственный, кто спешит откликнуться на чих коллеги. Может, потому что у болгар даже есть особые традиции на этот счёт, а, может, потому что в восточной Европе в принципе как-то больше принято вербально заботиться о том, кто показал первые признаки недуга. Помнится, если в России чихнёт кто-нибудь в офисе, так ему все наперебой здоровья желают. Порой даже на чих незнакомого человека отклинешься, не говоря уже о друзьях. Здесь же в Испании я обнаружил, что у других наций не всё так однозначно. Если каталонцы, Хосе и Серхио, время от времени говорят свои “salud” (исп. “здоровье”, так созвучное с не-в-темным “салют!”) или “jesus” (произн. “хéсус”, с исп. букв. “Иисус”), то вот австрало-итальянец Даниэль в принципе на чихи соседей не реагирует. Правда, благодарит, если “салютуют” ему. Некоторые, как я заметил, англичане и латиноамериканцы даже и спасибо порой не скажут, словно и вовсе не замечают твоего внимания. Поначалу я слегка напрягался, но спустя пару лет привык. В чужой монастырь со своим уставом, как говорится… В офисе “будь здоров” я теперь практически не говорю, но на отдыхе с друзьями у меня сдержаться никак не получается. “Салюд!” я произношу громко и отчётливо, чтобы вежливо “не услышать” меня уже никак не получилось.

англичане, болгары, испанский, менталитет, традиции, язык

‒ Мы смеёмся, как нас, русских, в американских фильмах жутко изображают, а ведь некоторые это всерьез воспринимают! ‒ рассказывает Антон. ‒ Вот пошли мы как-то с немецкими приятелями в клуб. Приняли на грудь немного. Навеселе такие. Давай с чего-то англичан обсуждать. Мол, что они пьют много, что драчливы очень и тому подобное. Разговариваем, конечно, на английском. Вернее даже кричим, чтобы перекрыть оглушающую музыку. Веселимся от души. Выходим проветриться на улицу. За нами следом увязывается компания крепких таких ребят. Один выдвигается вперёд и угрожающе заявляет: “Чё это вы англичан поносите?! А?? Я вот ‒ англичанин!” Не двигаюсь с места, нервно улыбаюсь. Алкоголь куда-то улетучивается. Чётко осознаю, что вот-вот и нам набьют морду. Но дёргаться уже поздно. “И что англичанин? ‒ говорю. ‒ А я ‒ русский!” Парень окидывает меня внимательным взглядом. Думает пару секунд. Разворачивается и спешно уводит свою компанию.

англичане, клубы, русские

‒ Путин у вас опять собирается стать президентом? ‒ спрашивает меня англичанин Майкл, финансовый журналист.
Едем с ним и американкой Элисон в метро после встречи писательской группы.
‒ Конечно, собирается. Это ведь что-то неординарное должно произойти, чтобы его от власти отставили, ‒ отвечаю.
‒ Ну да… Я слышал, он даже сам подтвердил, что они с Медведевым договорились о его следующем сроке… И цены вот на нефть растут. Россия, похоже, станет ещё богаче.
‒ Конечно, станет, ‒ говорю и с интересом наблюдаю за смесью задумчивости и проблесками ехидства на лице Майкла. ‒ У нас вообще много природных ресурсов, не только нефть. Вот ещё бы сами перерабатывали, а не торговали сырьём, тогда вообще бы озолотились.
‒ Наслышан… ‒ говорит Майкл. ‒ Особенно в Сибири у вас залежи всего. И что средний класс тоже растёт? Не только олигархи могут теперь заработать?
‒ Ещё как растёт. Все кому ни лень бизнес открывают. Да и хорошему специалисту на зарплате тоже сейчас неплохо живётся.
‒ То-то я смотрю, поприбавилось русских в Барселоне. Особенно летом… столько русских туристов! То же и в Лондоне. На каждом шагу славянская речь…
Элисон ему кивает, мол, да-да, много русских. А глаза у обоих серьезные-серьезные. И ни тени политкорректности на лицах.

американцы, англичане, русские

‒ Вот вы жалеете друг друга! Не скажете “да говно полное твой текст”, выискиваете какие-то лучшие куски. А ведь не стали бы вы это читать, не будь на рецензию. Не лезет. Недоработал автор! ‒ распалялся англичанин Джон.
Появился он в писательской группе весной. Видел я его только однажды, но этот раз запомнился мне надолго.
‒ Думаете, Хэмингуэй, Гетсби, Пикассо, Дали жалели друг друга, когда обсуждали между собой свои труды? Хрена с два! Без жёсткой критики нет творчества. Нет остроты мысли. Унылое политкорректное говно! Вот что вы плодите своим осторожничанием. Рубить! Резать! Рвать! Вот, Олег, я на твоём первом параграфе уже на хрен запинаюсь. На втором меня одолевают грёбаные сомнения. А на третьем я швыряю текст в корзину.
Я спросил, что именно Джону не нравится. Говно сказать каждый может. Попробуй объясни! Джон хмыкнул. Прямо там в баре “Бешеная утка” мы сели за его ноут и по словам разобрали начало десятой главы “Кинтупян”.
‒ Ты прав, ‒ согласился я. ‒ Есть ещё над чем поработать…
Домой я пошёл пешком. Окрылённый, со жгучим желанием творить, трудиться. Вышагивал по Гран Бие, по Дипутасьон. Огни ночной Барселоны освещали мне дорогу. Они горели в моей груди ещё пару дней, а потом у меня началось лето. Творчество отошло на второй план. Долгое время я не посещал группу, а потом узнал, что Джона там больше нет. Слишком резок он был. Не прижился.

англичане, творчество