(продолжение, начало здесь) “Делаю последний рывок до пятого этажа, но дверь в квартиру немок захлопывается у меня перед носом. Зато я вижу другую, обитую жестью и приоткрытую – на крышу. Выхожу на открытый воздух. На крыше рядами висит бельё, оно трепещет на ветру. Город ещё полон огней, но основные ориентиры уже потухли: чёрные пики Саграды Фамилии, мрачный фаллос Торре Агбар. Вдали у воды, словно притаившийся серый котяра – горб Монжуика. На море горит акулий плавник отеля Vela. Я крепко уцепляюсь за перила, закрываю глаза и, раздув ноздри, глубого вдыхаю фанки-дух ночной Барселоны. Сколько всего происходит там внизу сейчас. Тысячи ‘гири’ и местных плутают по переулкам Готика. Их поджидают арабы и ‘паки’ с доступной наркотой. Народ вываливается из баров Грасии, зажигает на дискотеках, развлекается в ‘клубах джентельменов‘, или просто в кругу друзей и подруг. Я же стою тут на крыше, как последний болван, в ожидании исполнения глупой сексуальной фантазии. Начинает моросить дождь. Ночная прохлада окончательно отрезвляет меня. Я сплёвываю в бетонную пропасть и, доследив падение плевка на проезжую часть, решительно разворачиваюсь к выходу. В дверном проёме вижу две фигуры. Слишком большие даже для моих немецких подруг. Фигуры, похоже, мужские и ничего хорошего не предвещающие.
– Ола! – выкрикивает одна из фигур, и обе тени быстро движутся на меня.
Для меня этот выкрик звучит похлеще ‘Зиг хайль!’ Я сдавленно бормочу “ходер…” и, пока не поздно, разбегаюсь и тараню головой зазор между двумя громилами. Мой блицкриг терпит нижайшее поражение – зазор оказывается слишком узким, и я рикошетом отлетаю на мокрое плиточное покрытие крыши. Парни от неожиданности не успевают даже схватить меня.
– Эспера! Эспера! (исп. Подожди, подожди!) – кричат один с сильным акцентом.
Но потомственный каталонский идальго Рауль Ферран Маркес Пети так позорно не сдаётся. На карачках я улепётываю в сторону белья, и скрываюсь за волнующейся на ветру ширмой простыней и цветных полотенец.
– Сомос амигос! Сомос амигос! (исп. Мы друзья, друзья!) – хрипят незнакомцы.
‘Как же, – думаю я, – друзья выискались. Раскрутят меня за ноги, да как запустят торпедой прямо в портал Милосердия шипастого собора на потеху другим гири.’
Парни осторожно пробираются ко мне, раздвигая руками мокрое бельё. Я шмыгаю носом, вытираю морось дождя на лице и подтягиваю к себе одну из посеревших простыней. При приближении врага накидываю простыню ему на голову и что есть мочи толкаю его к каменному парапету. В паре шагов возникает второй, он делает круглые глаза и вскидывает руки в немом изумлении. Я в нерешительности хватаю розовое махровое полотенце, как раз во время, чтобы отреагировать на атаку парня. Ловко отпрыгиваю в сторону, и словно искуссный торреадор, подставляю громиле мой импровизированный махровый “плащ”. Туша пробегает сквозь него, по-бычьи неуклюже разворачивается, и вот уже оба моих рассвирепевших врага на ногах и между нами никакой, даже тряпичной, преграды. Однако, проход к отступлению открыт. Я резко бросаюсь к чердачной двери, на ходу кидая назад истошное “Lo-o-о-osers!!” и со всей мочи… впечатываюсь лицом прямо в пышный бюст Анники, как раз материализовавшейся в дверном проёме.”
(продолжение в среду)
Роюсь...
