Приезжает ко мне родня погостить. Ведём мы их с женой на фламенко в мой любимый клуб “Тарантос“, тот что на Королевской площади возле Рамблас. Заранее в интернете покупаем билеты на шоу, чтобы подешевле, но приезжаем поздновато, за пять минут до начала.
— Сидячих мест не осталось, будете проходить или подождёте следующее выступление? — спрашивает охранник на входе.
— Пойдём сейчас! — отвечаю я.
С Жанной я познакомился на вечеринке «Swellegant party» моих английских приятелей Хантера и Джорджины. У них дома, неподалёку от Триуфмальной арки, собиралась барселонская англоязычная театральная тусовка. В качестве развлечения каждому из гостей заранее было предложено приготовить небольшую сценку из их любимого фильма. Жанна, как оказалось француженка, единственная отыграла свой монолог на испанском. Несмотря на утончённые манеры, её героиня была полна звериной страсти, полупервобытной привлекательности и загадок. Сколько в ней было от персонажа и сколько от самой Жанны? Мне стало интересно.
Рассказывает наша читательница Оксана из Льорет-де-Мар:
«Как-то впервые отдыхали с детьми в Барселоне. Пошли на шоу фламенко. Это было очень-очень шоу для туристов. Но в те времена оно показалось нам верхом совершенства и искусства. Особенно выступления танцоров. И, конечно же, танцоров мужского пола…
После выступления мы побежали искать туалет (с маленькими детьми это самое посещаемое место) и заблудились в лабиринтах здания. Иду за ручку с сыном, успокаиваю его, что сейчас найдём нужное место. Тут из-за приоткрытой двери выглядывает только что выступавший танцор. Читать далее
Как-то полтора года назад один мой приятель француз скинул мне письмо: “В Барселону едет моя хорошая знакомая австралийка. Вы оба замечательные люди, и поэтому просто обязаны встретиться.” Мне понравилась формулировка, время у меня было, я решил, почему бы и нет? Этим мне Барселона как раз очень нравится – сюда постоянно приезжают самые разные персонажи. Встретились мы с австралийкой уже поздно, на общение был всего один вечер. Выяснилось, что зовут её Бианка, в Барселону она приехала поработать на OOFF-фестивале, организовывать там рекламу. Сама из Мельбурна, вначале из Австралии уехала в Лондон, затем в Ирландию на островок, затем махнула в Ротердам (Голландию), последние два с половиной года живёт в Берлине. Выяснилось, что австралийцам также сложно получить рабочую визу, как и русским – поскольку не граждане ЕС. Им тоже нужен контракт на работу. Когда Бианку приглашали в Берлин маркетологом, тоже писали запрос точно под нее, что, мол, немки такой не сыскать, нужна обязательно австралийка с уникальными характеристиками (в Германии тоже хватает безработицы). Сменить тип работы Бианка так просто не может, потому что будут проблемы с визой. Он рассказала мне, что её мечта – продюсировать документальные фильмы о животных. Помимо работы, она учится на вечернем отделении психологического факультета, изучает поведение животных. Мне сразу подумалось, что меня она, наверное, в тот вечер тоже изучала. Впрочем, вёл я себя подчёкрнуто тактично, дружелюбно, можно сказать, держался на расстоянии. Мы общались, гуляли по Барселоне. Напоследок по пути заглянули в Гарлем Джаз Клуб. В тот вечер там играли кубинскую самбу. Народ здорово отплясывал. Особенно здорово выглядел турок Сайгн, я тогда ещё не был с ним знаком и принял его за испанского мачо. Своей знакомой я честно признался, что сальсу я танцую из ног вон плохо, а самбу плясал только бразильскую и то всего три раза на мастер-классе… В общем, блестнуть в танце и в последствие закрепить поведенческие шаблоны мужской особи гомосапиенсов мне бы едва ли удалось. Да и не было желания выпендриваться. Хотелось просто спокойно пообщаться. Мы немного потоптались по кругу вместе с толпой, потанцевали. Получился хороший, такой добрый вечер “замечательных людей”. Распрощались уже далеко за полночь. Домой я шёл пешком через всю Барселону. Дышал летней южной ночью. Когда Бианка вернулась в Берлин, она скинула мне благодарственный е-мэйл. Какое-то время мы обменивались длинными письмами на английском. Делились впечатлениями о наших разных эмигрантских жизнях. Потом переписка заглохла. Осталось лишь приятное воспоминание о встрече в Барселоне.
– Дрыть, та-рыть, та-рыть, та-рыть! Дрыть, та-рыть! – напевал и отплясывал мой брат после концерта в Тарантос. – Га-га-га-га!
Он поочерёдно открывал полы куртки, прищёлкивал каблуком ботинок, изображал пронзительный взгляд и то и дело громко смёялся. Давно я его таким воодушевлённым не видел. И это при том, что у него с детства отторжение к народным танцам и на фламенко он шёл без особого энтузиазма. Было время когда он танцевал казачок под балалайку, выбрасысвал коленца, водил хороводы, и одевался в пёстрые полотняные рубахи, но не по собственному хотению, а как и другие дети, сосланные родителями в музыкальные, художественные, танцевальные и другие окультуривающие школы. Экзотичный фламенко же его развлёк, зацепил, мой брат ещё долго не мог успокоиться в тот вечер, а в следующий свой приезд в Барселону попросился на шоу опять, но уже со своей девушкой. Я тоже народными танцами никогда особо не интересовался, но во фламенко влюбился крепко. Яркая смесь музыки, песни и танца, окрашенная в красно-чёрные страстные тона, зацепила какую-то струнку во мне, пленила-очаровала. Особенно понравился мне формат представления в баре Тарантос, одного из лучших в Барселоне – короткие, но очень насыщенные тридцатиминутные представления, начинающиеся обычно с бодрой испанской гитары, затем переходящие в чем-то напоминающие арабские мотивы завывания вокалистов, с незамысловатой испанской лирикой, и затем на фоне всего этого отплясывающие танцоры. Иногда танцевали две девушки, иногда с женщиной кружился мужчина, а иногда, что тоже смотрелось офигительно, отплясывал один мужик – обязательно в чёрном костюме и лакированных туфлях. И если пение многие мои спутники не понимали, и гитара у некоторых особо не будоражила чувства, то вид крепких, энергичных танцоров, слаженно размахивающих руками, кружащихся с невероятной ловкостью и быстротой, громко притопывающих каблуками – очень, ну очень мало кого оставил равнодушным. Дрыть, та-рыть, та-рыть, та-рыть!
Мой приятель “итальянец” Серёга – товарищ прямолинейный и к социальным барьерам нечувствительный. Он смог бы стать достойным членом общества “радикальной правды”, поскольку порой из него наружу сыпятся явно ни разу нефильтрованные ни правой, ни даже левой лобной долью мысли. Приехал он как-то в Барселону из своего Тренто, и оказались мы вместе с ним и народом из Couchsurfing в сальса-баре Cafe de Madeira. Разыгрался оркестр, народ заплясал, наши спутники тоже постепено стали втягиваться. Сёрега сальсу не танцевал, поэтому без дела болтался по залу и с интересом пялился вокруг. На какое-то время я потерял его из виду, но вскоре он откуда-то вынырнул.
– Смотри, – сказал я ему, указывая на москвичку Таню, которая кружилась в сальсе вместе с высоким немцем, – здорово как танцует! Не хуже латиноамериканцев.
Серёга мельком глянул на Таню и равнодушно махнул рукой.
– Ещё бы, молодая-красивая, что удивительного… ты бы видел, как вон в том углу бабульки сальсу зажигают! У меня аж встал!!!
Оркестр лихо наигрывал сальсу. Зал в подвальчике “Сafe de Madeira” постепенно наполнялся танцующими парочками. К моей приятельнице Арасели подскочил шустрый пузанчик в очочках. Лысина у него разноцветно блестела под прожекторами, а карие глазки горели нескрываемым вожделением.
– Пойдём потанцуем, пойдём потанцуем, красотка!
– Не-не, я такое не танцую!..
– А что ты танцуешь?
– Эм.. мэ. Макарену!
– Ну, это мы тоже можем! Только в другой раз. Откуда ты такая высокая?
– Я… мм… из Эквадора.
– Надо же! Обычно сюда такие высокие эквадорки не заходят! А я…
Пузанчик выдержал значительную паузу.
– Итало-перуанец!
На лице Арасели повисла улыбка, но глаза её искали пути к отступлению.
– Андьямо, белла! Я научу! Сальса – это просто! – настаивал пузанчик.
Я приблизился к моей приятельнице.
– Как же это ты не танцуешь, Арасели, – сказал я, – в Эквадоре ведь все…
Арасели зыркнула на меня с нарочитой серьезностью:
– Это Паола. Они там с побережья все танцовщицы, а я из Кито! В горах мы, дамы, серьезные…
– Да-да, если дружба потечёт… мы с тобой и серьезные штуки забацаем, – быстро вставил пузанчик.
Арасели так и прыснула от смеха. Позднее мы возвращались с ней и с Паолой из клуба и во всю потешались над несостоявшимся знакомством.
– Вот и упустила мужчину своих грёз! (исп. hombre de los sueños) – издевался я.
– Грёз?? – смеялась Арасели. – Даже не знаю, как от таких кошмариков отмахиваться. Как привяжутся…
– Я тебя научу, – сказала Паола. – Делаешь серьезный вид и смотришь чуть в сторону… тридцати секунд достаточно – покрутится, покрутится и уйдёт к другой приставать. Тыщу раз пробовала – работает безотказно!
Едем в машине неподалёку от Барселоны. Кругом поля, поля. Вдали в дымке силуэты гор. Солнце яркое. Каталония… Зашёл разговор о местных традициях.
– Не нравится мне наша сардана, – говорит мой шеф, каталонец. – Слишком замкнутый, аэротичный танец. Весьма отражает менталитет народа. Обычно в узком кругу, семьи или друзей.
– А разве все танцы должны быть эротичными? – интересуюсь я.
– Ну как… если посмотришь, танцы обычно несут эротичную окраску. Они как бы изначально в природе появились для завлечения партнёра или партнёрши, а вот сардана – медленная, неуклюжая. Танец стариков…
– Это смотря с какой стороны посмотреть! – бодро восклицает француз Алексис. – Сардана тоже вдруг может стать эротичной. Стоит только представить, что её исполняют обнажённые белокурые каталоночки, и всё встанет на свои места!
На том же эквадорском праздновании Нового года:
– Ahora o nunca, vamos, vamos! (Сейчас или никогда! Давай, давай!) – восклицает Сандра и тащит Энрике за руку в центр комнаты.
В колонках звучит залихватский эквадорский сальса-хит.
– ¿Eh? ¿Que? ¿Por qué ahora? (А? Что? Почему сейчас?) – неуверенно сопротивляется Энрике.
– ¡Que no me enfrío! (Пока я не охладилась!)
– ¡Mirala a esta mujer, ahora o nunca, o se enfría! (Только посмотри на эту знойную женщину! Вот сорвись и танцуй с ней, а не то охладится!)
‒ Позвал меня как-то один барселонский приятель кумбию танцевать, ‒ рассказывает бразилец Бруно, официант в эквадорском ресторанчике. ‒ Я танцевать люблю, румба, самба у меня в крови, а кумбию пока как-то не доводилось испробовать. Интересно стало. Повез он меня куда-то ваще в сторону Матаро. Заводит в средненький такой на вид бар. Там полутьма. Что-то сальсаподобное в уши долбит. В зале прямо у входа маячит какой-то орангутанг. Плечи назад откинул, водит ими туда-сюда, правое-левое, язык высунул и задом призывно мотает. Я насторожился, но потом понял, что ему ни до кого. Это он так кумбию танцует… Растворился парняга в танце. Ладно, думаю, у каждого свои странные радости. Оглядываю зал ‒ матерь божья! Да они там все такие! Кумбия, ёпть. Языки повысунули, плечи назад, глаза таращат. Вот тут-то я сел на измену. Совсем не так я себе кумбию представлял. Пока они меня там не приметили, я бочком-бочком к выходу. На улице прыг в машину и педаль газа в пол. С тех пор зарёкся я на сельский дискач ходить. Ещё приучат там к своей кумбии…
