Грохот, будто рушится здание. Шум дождя. Ревёт, как у подножия водопада. Ветер завывает. Утро, на работу скоро, а вставать не тянет. Кутаюсь под одеялом. Лишь стихает дождь, осторожно выглядываю в окно. Небо там серое-серое… проваливаюсь в нём взглядом, будто в жидком бетоне. Дороги, тротуарная плитка, фасады и стены зданий — все темноё и готичноё. Читать далее
Западно-европейцы в целом и испанцы в частности обычно очень осторожны и порой даже слащаво вежливы в общении (исключая, пожалуй, пожелание здоровья и мимоходные приветствия). Например, если здороваешься с приятелем достаточно одного “hola” (исп. “привет”, “здравствуйте”), но с малознакомыми людьми большинство здоровается с подстраховкой “Hola! Buenos días!” (исп. “Здравствуйте! Добрый день!”). В магазине тебе говорят “Gracias” (исп. “спасибо”), ты говоришь “спасибо” в ответ, и тебя благодарят опять, словно последнее “спасибо” непременно должно быть за продавцом. Занимаешь сиденье у прохода в автобусе, кто-то вылазит с соседнего сиденья у окна, ты его пропускаешь, и он тебя душевно так благодарит – словно не ты ему проход загораживал, а это он сглупил, сев к окну. В подъезде с каждым встречным принято здороваться, если это не общественное учреждение. Словом, почти за всё и про всё полагается “грасиас” или “пердон” (извиняюсь). На этом благожелательном фоне прямолинейные и порой топорно рациональные славяне – русские, украинцы, болгары, сербы – заметно выделяются своим поведением… Так однажды в Кастель-де-Фельсе проводился семинар по бразильскому джиу-джитсу. Понаехала куча народа с разных спортзалов. Все в основном западно-европейцы, из славян были только мы с Антоном, да серб Нéманья. В спортзале Кастель-де-Фельса мы никого не знали, приехали туда в первый и, скорее всего, последний раз. Стали перееодеваться. Какой-то левый мужик, из местных, наборот закончил тренировку. Одевшись, он собрался уходить.
– ¡Hasta la próxima! (До следующего раза!) – радостно выкрикнул он на выходе.
Неманья глянул на него с усмешкой.
– ¡Hasta NUNCA! (До НИКОГДА!) – выкрикнул он ответ.
Мужик аж опешил. Мы все так и полегли от хохота.
– Ну, а чего он? – спросил Неманья. – До какого ещё, на фиг, следующего раза???
…тупили поздно вечерком. И хорошо бы просто под окном, нет – в проходе общественного транспорта. Мы с Антоном возвращались с дзюдо. Открылась передняя дверь автобуса. Мы заскочили внутрь, но пройти в салон сходу не смогли. Проход нам перегородили три девицы с чемоданами. В Барселоне во все автобусы входишь спереди, сразу за водителем в проходе установлены два компостёра, в них при входе честно пропечатываешь карточку и спокойно проходишь в салон. Даже фаре понятно, что передний проход автобуса нужно держать свободным, иначе у железного мула случится запор. Однако, некоторых фара почему-то оказывается догадливее… Но даже они через пару остановок обычно ощущают себя “в не нужном месте, в не нужный час” и проваливаются по пассажироварительному тракту дальше. Но не эти девицы, нет… Мы уже ехали минут десять. На каждой остановке пассажиры с молчаливой покорностью протискиваясь между девицами, перешагивали через их чемоданы, чтобы попасть в полупустой салон. Но троица, не хуже легендарных нумантийцев, упорно держала обречённые на сдачу позиции. Очевидно, девицы дружно переживали, как бы водитель о них не забыл, и они не пропустили остановку. Наконец, одна девица утомилась переживать и села на место для пожилых и инвалидов. Когда она раскрыла рот, мы с Антоном переглянулись – девушка говорила со своими подругами на русском! Тогда-то мы поняли… насколько глубоко въелись нормы российских маршруток в наших соотечественниц. Все поведенческие шаблоны были легко узнаваемы: выход через переднюю дверь; протискиваться и толкаться – это нормально; садись, где свободно и, как можно скорее; водителю не доверяй – плевал он на тебя; бди в окно – иначе пропустишь остановку.
29 марта в Барселоне проводилась глобальная забастовка (на кат. “vaga general”). Выражалось организованное недовольство антикризисным мерам правительства, ущемляющим интересы простых трудящихся. Толпы народа вышли на демонстрацию. Весь день над городом жужжали вертолёты. Кто-то, правда, отсиделся в офисе, не желая терять день зарплаты. Кто-то удовлетворился коллективной прогулкой с транспарантами. Но были и те, кто творил революцию…
…Тройка косматых парней выскочила на площадь Риус и Таулет. Жертва священной миссии была яснее лампочки: прямо напротив башни с часами белела нарядная, с нахальным, словно оскал, балкончиком обитель зла, где располагалась городская администрация. Парни энергично выгребли ворох разной дряни из серого мусорного бака на углу, подтащили поближе к окнам ненавистного учреждения и, искренне веруя в высокии цели своей вендетты, подожгли вонючую кучу. Огонь расходился медленно. Маленькое пламя потихоньку лизало грязные тряпки, пластиковые мешки с отходами – до священного пожарища народного гнева мусорному костерку пока было далеко. Опалённая дрянь повалила густым белым дымом.
– ¡Pu-eblo u-unido, jamás será ven-cido! ¡Pu-eblo u-unido, jamás será ven-cido! (исп. “Сплочённый народ непобедим!”) – дружно принялась скандировать троица.
Взгляды их были направлены к восьмиглазой морде мерзотного капитализма, то есть… беленькому фасаду администрации. Вдруг из какой-то подворотни на площадь выскочила старушонка – седые растрёпанные волосы, халатик, тапочки, а в руках КЛЮКА. С неожиданным проворством она подскочила к троице.
– А-А-А-НУ-КА ПШЛИ ПРОЧ-Ч-ЧЬ! – хрипло заорала она им, да как огрела одного активиста палкой по башке.
БАМЦ!
– Да ты чего, бабуля!
БАМЦ!
– Ай! Да мы же за таких, как ты, радеем!
БАМЦ!
– Пошли прочь! Придумали же!! Мусор у людей под окнами жжжечь! Пшли! Пшли! Идиоты!!
БАМЦ! БАМЦ! БАМЦ!
Поджав хвосты, активисты бросились наутёк. БАМЦ! БАМЦ! – подгоняла их старушонка…
– Дрыть, та-рыть, та-рыть, та-рыть! Дрыть, та-рыть! – напевал и отплясывал мой брат после концерта в Тарантос. – Га-га-га-га!
Он поочерёдно открывал полы куртки, прищёлкивал каблуком ботинок, изображал пронзительный взгляд и то и дело громко смёялся. Давно я его таким воодушевлённым не видел. И это при том, что у него с детства отторжение к народным танцам и на фламенко он шёл без особого энтузиазма. Было время когда он танцевал казачок под балалайку, выбрасысвал коленца, водил хороводы, и одевался в пёстрые полотняные рубахи, но не по собственному хотению, а как и другие дети, сосланные родителями в музыкальные, художественные, танцевальные и другие окультуривающие школы. Экзотичный фламенко же его развлёк, зацепил, мой брат ещё долго не мог успокоиться в тот вечер, а в следующий свой приезд в Барселону попросился на шоу опять, но уже со своей девушкой. Я тоже народными танцами никогда особо не интересовался, но во фламенко влюбился крепко. Яркая смесь музыки, песни и танца, окрашенная в красно-чёрные страстные тона, зацепила какую-то струнку во мне, пленила-очаровала. Особенно понравился мне формат представления в баре Тарантос, одного из лучших в Барселоне – короткие, но очень насыщенные тридцатиминутные представления, начинающиеся обычно с бодрой испанской гитары, затем переходящие в чем-то напоминающие арабские мотивы завывания вокалистов, с незамысловатой испанской лирикой, и затем на фоне всего этого отплясывающие танцоры. Иногда танцевали две девушки, иногда с женщиной кружился мужчина, а иногда, что тоже смотрелось офигительно, отплясывал один мужик – обязательно в чёрном костюме и лакированных туфлях. И если пение многие мои спутники не понимали, и гитара у некоторых особо не будоражила чувства, то вид крепких, энергичных танцоров, слаженно размахивающих руками, кружащихся с невероятной ловкостью и быстротой, громко притопывающих каблуками – очень, ну очень мало кого оставил равнодушным. Дрыть, та-рыть, та-рыть, та-рыть!
– Кхэй, хээй, хэээээйййй!! – приглушённо донеслось с улицы, и я проснулся.
– Эйрххххх!! Хы! Ха-ха-ха-ха!!! Хрррр!
До переезда я жил в тихой части Эйшамплы, да ещё в комнате без окон, разве что из дворика порой доносились шумы, и то не часто. Теперь же я забрался в самую барную зону Сан Жерваси. По выходным народ сюда выползал принять на грудь, расслабиться после рабочей недели, покричать всласть:
– Аора беньго-о-о! (исп. “сейчас приду”)
– Беньга-а-а!! (исп. “давай”)
– Люсии… люсиит!! пшьии!!
Окна в квартире были хотя и пластиковые, но, как и везде в Барселоне, одинарные. Глушили они шумы плохо. Речь вместе с другими звуками врывалась в спальню в искажённом, извращённом виде. В сочетании с пьяным ночным бредом она окрашивала ночь в головокружительные сюрреалистические тона.
– Кломбб йу-у-у-у!! Йу-у-у!! А-алэ-э-э, алэ-э-э-алэ-э-э!.. Бьи-и-и, бьы-ы-ы-ы…
– Ауть! Брауть! Блавыть!
– О-о-омбре! О-о-омбре! Но-но-но-но! Ке ба… ке ба… ке ба!!! (исп. “Мужи-ик! Мужи-и-к! Не-не-не! Каво, каво, каво!)
Цок, цок, цок, цок!..
– А лас синко! Дос-дос-дос… (исп. “В пять! Два, два, два…”)
– Бдрбурлпрл упр… – бурлил пьяными ночными страстями людской котёл.
Я поднялся с кровати, подошёл к окну и открыл его. В комнату ворвалась предутренняя прохлада и свежесть. В тусклом свете фонарей я различил группки народа по углам у входов в бары.
– Пито!! А донде бас!? (исп. “Пито! Ты куда!?”) – выкрикнул какой-то паренёк.
ВЖ-Ж-Ж!! ВЖ-Ж-Ж! ДР-Р-Р-Р! ВЖ-Ж-Ж-Ж!! – приехал мусоровоз.
– Нинья-я-я-я, но савиа ке эра эсо!! (исп. “Детка, не знал, что в том было дело!”)
– Бурл блув! Йап дадун! Анда… йа… аамигпл айнинай умба дидо!
– Лоюлипаблипо! Э трабахадо… чико-о чико-о, о-омбре, айи айи хенте…
– Ико-о ико-о аси ме пего мате!..
Я закрыл окно, взял из ящичка беруши и запихнул их поглубже в уши. Шумы прекратились – мир словно замер в моём сознании. Будет время и я пойду шуметь и развлекаться, летом почаще, а пока – впереди меня ждал ещё один спокойный и творческий выходной.
Стою на углу дома в центре Эйшамплы Дреты, вечереет. Передо мной, прямо на тротуаре свалены все мои пожитки – чемодан, шезлонг и десять сумок. На самом деле, есть ещё пара коробок, но при перечислении они звучат громоздко… Чемодан, шезлонг и десять сумок – горка такая внушительная. А ведь в Барселону я приехал только с чемоданом, сумкой, да Умой в клетке. Всё остальное раздарил, выкинул, оставил в Томске. Но за три года в Барселоне опять насобирал хлама. Оседлая жизнь без переездов не способствует минимализму. Затовариваешься, заполняешь жизненное пространство, пока уже некуда пихать. Ведь даже не используемое выбрасывать жалко – вдруг пригодится? В чемодане и сумках – одежда, полотенца, обувь. В коробках – книги и разные полезные мелочи. Ещё есть пара надувных матрасов для гостей, электронные весы, особо нужные перед соревнованиями, миксер для “смуси”, маски и ласты, боксёрские перчатки и протекторы, гиря и потёртый коврик для йоги. Возьмись я писать историю каждой вещи, одной книгой, как у Довлатова, тут бы не обошлось. На часах уже без двадцати девять, служба перевозки опаздывает почти на час. Мимо ходят люди, с любопытством пялятся на моё добро. Много людей – возвращаются с глобальной забастовки (vaga general, катал.). Чувствую себя неловко, как если бы я развесил сушить трусы и носки посреди площади Каталонии. Подходит цыганка с тележкой.
– Что-нибудь выкидываешь, дорогой? – спрашивает она меня.
– Нет-нет, иди себе, давно выкинул всё ненужное…
Рядом притормаживает фургончик, громко сигналит. Я оживляюсь, думаю, наконец-то за мной.
– Перевезти вещи надо!? – кричит водитель. – Куда тебе?
– А… не, спасибо! Я уже жду машину!
– Ну, как хош… если не приедут, вот моя визитка!
Сзади ему сигналят, он всучивает мне бумажку и трогается с места.
“Где ты?” – приходит смска. На новом месте меня уже ждут. “Стою на улице, как дебил, – отвечаю. – На час машина опаздывает…”
– Извини, мужик, тут из-за демонстраций всё поперекрыли… – оправдывается водитель Юпи по телефону. – Сорок минут в пробке. Через двадцать минут буду!..
Небо полностью темнеет, зажигают фонари. Я сижу в шезлонге на перекрёстке, листаю книгу и поглядываю на своё добро. Чемодан, шезлонг и десять сумок… Много ли надо для жизни?.. Поднимаюсь с шезлонга и с книгой в руке начинаю проживаться туда-сюда. “Слишком много! Повыкидывать бы всё к чертям…” – пульсирует в голове. Именно в этот момент, с опозданием в два часа подъезжает мой фургончик и обрывает мои революционные размышления. На автомате я загружаю вещи в кузов, захлопываю дверь и усаживаюсь рядом с водителем. Мы катим по ночной Диагонали, перуанец Юпи тараторит без умолку, а я думаю, что даже без глобального избавления от вещей этот казалось бы банальный переезд открывает новый этап моей насыщенной барселонской жизни…
– А-а-а-а-пчхи!!! – громко чихаю я.
Болгарин Эмил мгновенно оборачивается:
– На здоровие! – говорит он на русском.
– Не “на здоровие”, а “будь здоров”, – поправляю я его. – Спасибо!
– За ничего! – довольно отвечает Эмил.
Вообще, Эмил чуть ли ни единственный, кто спешит откликнуться на чих коллеги. Может, потому что у болгар даже есть особые традиции на этот счёт, а, может, потому что в восточной Европе в принципе как-то больше принято вербально заботиться о том, кто показал первые признаки недуга. Помнится, если в России чихнёт кто-нибудь в офисе, так ему все наперебой здоровья желают. Порой даже на чих незнакомого человека отклинешься, не говоря уже о друзьях. Здесь же в Испании я обнаружил, что у других наций не всё так однозначно. Если каталонцы, Хосе и Серхио, время от времени говорят свои “salud” (исп. “здоровье”, так созвучное с не-в-темным “салют!”) или “jesus” (произн. “хéсус”, с исп. букв. “Иисус”), то вот австрало-итальянец Даниэль в принципе на чихи соседей не реагирует. Правда, благодарит, если “салютуют” ему. Некоторые, как я заметил, англичане и латиноамериканцы даже и спасибо порой не скажут, словно и вовсе не замечают твоего внимания. Поначалу я слегка напрягался, но спустя пару лет привык. В чужой монастырь со своим уставом, как говорится… В офисе “будь здоров” я теперь практически не говорю, но на отдыхе с друзьями у меня сдержаться никак не получается. “Салюд!” я произношу громко и отчётливо, чтобы вежливо “не услышать” меня уже никак не получилось.
Носочком стопы по рукам от плеча до кисти, проминаешь лежащего лицом вниз напарника… По ногам от зада к стопам… Затем производишь осторожное, но ощутимое давление на позвоночник. Берешь расслабленного напарника за ноги, встряхиваешь их, покачиваешь из стороны в сторону…
Так порой заканчиваются наши тренировки дзюдо. Делаешь релаксационный массаж напарнику, меняешься местами. Теперь его черёд – ты лежишь на татами, а он проминает твою спину, руки и ноги. Вставать после такого массажа, переодеваться, переться домой совсем не хочется, но время тренировки истекает, Джорди зовёт всех в строй. Все поднимаются, кроме…
– Тоно! Посмотрите на Тоно!..
– Охх… ых… – постанывает театрально отщепенец Тоно.
Тоно в этот день в паре с Марией Терезой. Отрабатывать броски с девушками не очень – как-то особенно опасаешься причинить даже малейшую боль – зато сессии массажа, как видно, с ними поприятнее. Не то что поспешные медвежьи подавливания какого-нибудь Марка, Чави или Дани – Мария Тереза проминает распластавшегося Тони с ангельским терпением, тщательно, словно олимпийского чемпиона, только что поднявшего престиж нации. Смотришь на Марию Терезу и думаешь: или она только с Тоно такая заботливая?
Моя приятельница дизайнер интерьеров Лиза обратила моё внимание на узкие синие кабинки, встречающиеся на улицах, в аэропортах и торговых центрах Барселоны. Я никогда не задумывался о их существовании, но, как выяснилось, они несут важную общественную пользу.
– В этих кабинках работают инвалиды, в том числе и ментальные. Часто когда покупаешь билетик, нужно помочь им посчитать правильно сдачу или найти нужный билетик, – рассказывает Лиза. – Самое главное, что благодаря такой лотерее, инвалиды могут вести социально активный образ жизни и не висеть на шее у государства, а люди, покупающие билетики, радуются, что могут помочь инвалидам. Зачастую билетик покупается именно из-за этого, а не ради выигрыша.
Позднее я выяснил, что синие кабинки принадлежат корпорации ONCE (Ogranización Nacional de Ciegos Españoles, исп. Национальная организация слепых испанцев). Эта корпорации была основана ещё в 1938 году. Основная её задача – улучшать качество жизни незрячих людей или людей с дефектами зрения, но она также открыта и для людей с другими видами инвалидности. Помимо оказания непосредственной материальной помощи, ONCE занимается профессиональным обучением и трудоустройством инвалидов, работает над устранением архитектурных, уличных и коммуникационных барьеров и продвигает “Электронную солидарность”: веб-сервисы для людей с ограниченными возможностями. ONCE также включает бизнес-корпорацию CEOSA, которая владеет акциями сервисных, пищевых и других компаний. Однако основной источник дохода ONCE – это лотерея Telecupón, розыгрыш которой проходит ежедневно по одному из центральных каналов. Билетик лотереи (широко известный как “Cupón”) стоит всего 1,5 евро. Приобрести его можно только в тех самых синих кабинках, его намеренно не распространяют по интернету, чтобы обеспечить как можно большую социализацию инвалидов. Призов в лотерее сотни тысяч, сумма начисляется напрямую на банковский счёт победителя и с неё не взымаются налоги. Так, помогая людям с трудной жизнью, любой неожиданно может получить матеральное вознаграждение за свои добрые намерения.
