Просыпаюсь я оттого, что кто-то шелестя одеждами, шоркаясь о стены и стукаясь о мебель ходит по квартире. Мне нужно пару минут, чтобы различить сонное наваждение и реальность.
Я шарю рукой по полу в поисках сотового. Вспыхивает экранчик, читаю: 18 июля, 3:07.
Голова пульсирует. И немудрено — днём, когда я бегал по Барселоне и договаривался о продажах книги, жарило, стояла невносимая духота, я истекал потом, а ночью погода резко изменилась, пришла свежесть и прохлада. Дождь барабанит в жалюзи со страшной силой, хлещет по пластиковым векам окон.
С детства я такой восприимчивый к смене давления. Когда в полночь после второго спасительного душа за вечер я рухнул на кровать, голова лишь побаливала, намекая о смене погоды. Теперь из головы словно торчит тонкая металлическая мембрана. При малейших колебаниях атмосферы мембрана посылает электрические разряды в центр мозга. Ш-ш-р-р-рах!
Я ворочаюсь, кутаюсь в покрывало, прячу голову с её невидимой мембраной под подушкой. На улице грохочет с новой силой и дробь в жалюзи становится насточивее. «Вставай, вставай! Лови момент!» — маячит мысль где-то на подсознании. «Вставать? Какой ещё момент в три часа ночи?» В ответ только хлёсткий удар дождя по жалюзи. Они закрыты, как обычно, чтобы случайный свет за окном не беспокоил сон. Я к ним привык, они есть почти во всех барселонских квартирах. Но сейчас, даже в кромешной темноте, больше я спать не могу. «Вставай, вставай! Это нужно сделать сейчас!»
Я бреду по длинному коридору по направлению к гостиной. «Сейчас?» В окне гостиной в конце коридора вдруг мелькает молния и узкое пространство коридора на какие-то мгновения освещается дрожащим светом. Пляшут блики на паркете и стенах. Я сворачиваю в комнату без окон с синими стенами и чёрной хозяйской мебелью — кабинет и по совместительству гардеробная. Из кабинета ведёт дверь в крошечное патио со стиральной машинкой. В патио на втором этаже горит соседское окно — видимо, квартирантам американцам, которые по выходным любят болтать у себя на кухне и слушать дабстеп, тоже не спится. Дождь ломится в прозрачную пластиковую крышу патио. Кажется, вот-вот обрушит её на мою голову. Сверкает молния, и за ней слышится очередной разряд грома.
Боль в голове такая сильная, что меня штормит. Я опираюсь рукой о стену, закрываю глаза. Кажется, что на меня натянули пленку и давят в мой череп локтями, коленями. То тягучая, то резкая. Боль. В темноте в кабинете я нащупываю сумку и достаю оттуда початую упаковку Цитрамона. Я всегда ношу его с собой. Цитрамон — это единственное, что я прошу привозить моих друзей из России. Для меня он действует мгновенно, глушит любую мигрень. Паола тоже к нему пристрастилась, зовёт его «магические русские пилюли» (magicas pastillas rusas). Я глотаю таблетку и запиваю водой из одной из пластиковых бутылок, которые то там, то сям стоят в нашей квартире, поскольку в жаре последних дней пить хочется постоянно.
Гремит гром и порывы дождя слегка ослабевают, но спустя пару минут слышатся громкие пощёлкивания по пластиковой крыше в патио. Град. Поначалу он реже, чем капли дождя, но потом его дробь, жёсткая, злая, набирает силу. Я чувствую себя в разгар перкуссионного соло. Боль.
«Зачем ты здесь?»
«Лови момент! Делай это сейчас!»
«Сейчас?»
Дожидаясь эффекта «магической русской пилюли», я покорно сажусь за квадратный икеевский стол и открываю крышку ноутбука. Свет экрана режет глаза. Горячими клавишами я понижаю его яркость и, превозмогая боль, начинаю печатать.
Боль задавливает все лишние мысли («Спать? Завтра начинается отпуск!»), изгоняет их в чердак подсознания. Сознание в моей голове превращается в огромный храм с белыми стенами и прозрачными сводами. Его наполняет только радужная материя настоящего, мощно вибрирующего «сейчас». Пишется легко. «Сейчас» естественно воплощается в слова. Я чувствую, как мне этого не хватало в суете последних дней. Катализатор мысли тянет из головы пережитые образы. Слова. Фразы. Строчки. Параграфы. По-прежнему шумит дождь, но боль в голове притупляется. С каждым прикосновением к клавишам она становится менее заметной и вскоре исчезает вовсе. В приятной опустошенности я гляжу на экран и вижу уже не буквы и строчки, а зубчатый узор текста. Узор пляшет и размывается.
Я пытаюсь разглядеть в нём… биение жизни в Барселоне.
Роюсь...
