После того, как Антон потянул стопу, на следующий день он скинул сообщение на рабочую почту, что не сможет прийти в офис. Коллеги заохали по поводу экстремальности нашего спорта. В ответ я процитировал известную фразу Ницше: “То, что не убивает нас, делает нас сильнее!”.
Итальянец Люка: “Это какая-то русская пословица?”
Я: “Ну какая же она русская, самая что ни на есть немецкая.”
Болгарин Эмил: “Русские и немцы для меня одинаково экстремальны. Как насчет травмы, которая в инвалидное кресло заводит? Тоже сильнее становишься?”
Немец Герхард: “Вранье насчёт немцев, мы иначе говорим. ‘Что нас не убивает, делает нас жестче’. Чувствуете разницу? Не сила прибавляется, а злость.”
Стали искать первоисточник Ницше на немецком. Выяснилось, что Ницше всё же писал “сильнее”. И для меня это имеет больший смысл. Надо только правильно его воспринимать. Что ведёт в инвалидное кресло, уже относится к нас убивающему. Невозвратимое, невосстановимое ‒ опасное, вредное. С ним надо быть очень осторожным. Среди остального, даже очень сложного и болезненного ‒ много чего, что нас укрепляет, как в духовном, так и физическом плане. Однако, если совершенно исключить риск первого, то до второго можно никогда не добраться. А немцы, я считаю, сквасились. Испугались жестокой мудрости своего же гения. По словам Герхарда, именно вариант с “жестче” в Германии повсеместный, а о втором многие даже не слыхивали.

болгары, джиу-джитсу, итальянцы, немцы, русские

У немца Андрéаса всегда были высокие оценки по всем предметам. Особенно блистал он в языках. На факультете европейских языков и литературы Гамбургского университета он слыл лучшим студентом. Из чего, впрочем, не следует, что он был затюканным ботаником. Своим мультиязыковым талантам он находил массу полезных применений. Этим летом он приехал в Барселону попрактиковаться в испанском. В тот же вечер он очутился в баре и уже через пару часов, пошатываясь, выдвинулся оттуда с девушкой по направлению своего отеля. Очаровать бойкую аргентинку красноречивому блондину Андреасу не составило труда. Он блистал в испанском и умело подавал свою выдающуюся эрудированность буквально во всём. Он даже об Аргентине знал намного больше, чем его эпизодическая подруга. Но разве это так важно, когда девушка чертовски хороша? Как только закрылась дверь номера, Андреас, не мешкая, приступил к главному. Однако, Валерия отстранилась и недвусмысленно попросила вначале оплатить услугу. Немец офонарел. “Казалось ведь такой приличной на вид!” Подумав, что он слишком хорош для того, чтобы опускаться до услуг проститутки, Андреас вытолкал Валерию из номера и решил, что на сегодня ему хватит приключений. Однако, для Андреаса они только начинались. Аргентинка не растерялась и, спустившись в фойе, попросила вызвать полицию по случаю сексуального домогательства. Допросы, расспросы, вызов в суд, услуги адвокатов. Дело не сложное, но формальностей хватило. Чтобы снять с Андреаса ответственность, юристам немало пришлось повозиться. А главное, вся история барселонских похождений отличника всплыла в родном университете. До сих пор ловит он косые взгляды и немые упрёки. “Ну и Андреас, ну и прохиндей!”

аргентинцы, криминал, немцы, отношения, проституция

Сцена первая. Остановка 1905 года, Томск. Тёплый осенний вечер. На остановке много народу, но меня интересует группка испанских подростков. Они весело комментируют местное население, думают, что их никто не понимает. Но я понимаю каждое их слово. Занавес.
Сцена вторая. Вхожу в полупустой совдеповский троллейбус. Иду вглубь салона и нахожу там чей-то кошелёк. Отношу его водителю, прошу, чтобы он передал хозяину, если тот спохватится. Водитель смотрит на меня, как на придурка. “Остия! Погляди, какой честный.” С задержкой понимаю, что “остия” ‒ испанское словечко, что-то вроде “чёрт возьми”. Занавес.
Сцена третья. Вечеринка где-то на Дальнеключевской в Томске. Народ гуляет на улице. Я захожу в киоск, туда же заходит мой немецкий коллега Герхард. “Какие девушки! Какие девушки!” ‒ говорит он на английском с отчаянием, на которое способен только женатый мужчина. Тут появляется блондинка Таня, моя бывшая одноклассница.”Чего это вы тут? Пусть говорит по-русски!” Смеюсь, подмигиваю Тане. “Даже наоборот. Когда ты тут, он на испанский перейдёт, чтобы ты совсем ничего не понимала.”
Возвращается и возвращается ко мне российское прошлое во снах. Люди, события ‒ часто новые, а места, антураж ‒ всё из детства. Крепко родина держит мою душу, подсознание рисует сюрреалистичные картины диффузии реальностей.

самоанализ, сны, сюр

Эмил подзывает меня обсудить рабочие задачи. Жозепа за соседним столом нет, поэтому спокойно беру его стул и сажусь рядом с Эмилем. Только начинаем говорить, как заявляется Жозеп.
‒ И минуты в туалете не провёл, а ты уже занял мой стул!
‒ Зад поднял ‒ место потерял, ‒ отвечаю.
Жозеп смеётся.
‒ У нас немного иначе, ‒ говорит, ‒ Él que se va a Sevilla, pierde su silla. (Кто поедет в Севилью, тот стул и потеряет.)
Севилья действительно далеко, на юге Испании, в Андалусии. Особенно если туда на лошадях, как в старину, добираться, можно не только стул, но и дом и невесту потерять. Есть и другая форма присказки (видимо, для севильчан): “El que se va a la villa, pierde su silla” (“Кто поедет в деревню, тот стул потеряет”). Интересно, что культуры у нас совершенно разные, но жизненные ситуации похожи, поэтому люди независимо изобретают похожие присказки.

испанский, офис, язык

Ярко-салатовые попугаи по-прежнему взрывают мой мозг. В парке Сьютаделья или возле Саграды Фамилия отдыхаешь на лавочке. Смотришь, голуби-голуби, серые, самые обыкновенные, и тут ‒ бац! ‒ здоровый такой попугай. Пикирует на травку, выхаживает гордый. В такие моменты остро осознаешь, что ты больше не в Сибири.

парки, улица, фауна

‒ Так, сейчас опустись до дна, но сразу не всплывай. Я нырну следом за тобой. Посиди там, прочувствуй, как оно. Потом дай мне сигнал, и мы вместе поднимемся. Окей?
Я кивнул и принял релаксационную позу перед погружением. Мой гонконгский приятель Эд (на вид совсем европеец) предложил поучить меня основам фридайвинга. Вечерком после работы мы встретились на пляже Барселонета и отплыли подальше, к жёлтому бакену. На мне были маска с трубкой и ласты, Эд плыл не хуже и без ласт. Он ‒ почти рыба. Когда в заливе Кала Канейес я впервые увидел, как он погружается в бездну и подолгу резвится там со своими морскими приятелями, пока я уныло болтался на поверхности, мне стало ясно ‒ с Эдом море не страшнó. Его рекорд погружения (без акваланга!) ‒ 32 метра. Мировой рекорд ‒ 214 метров за 4 минуты, но мне даже страшно представить, что за существо способно на такое.
‒ Отплывать от берега надо медленно. Иначе сил на нырки не останется, ‒ учил Эд. ‒ Когда погружаешься, руками-ногами не размахивай. Береги кислород. Когда всплываешь, даже если воздуха не хватает, не паникуй. Больше дергаешься ‒ больше потеря кислорода.
Фридайвинг ‒ это вертикальное ныряние, как можно глубже, и затем вертикальный подъем. Мы попробовали вначале три метра, затем четыре, и, наконец, пять. После трёх метров одной рукой нужно затыкать нос и каждые десять секунд продувать уши ‒ стабилизировать давление. На пяти метрах уже страшновато. Особенно на закате, когда в глубине темно. Помедитировать там на дне у меня не получилось. Я дотронулся до дна и спирально (чтобы видеть происходящее на поверхности ‒ не дай бог лодка или человек) пошёл вверх. Вода сама выталкивала меня наверх. Легкий недостаток кислорода, ощущение парения вызывали необычайное чувство эйфории. Вуах! Я пересёк границу миров и очутился в привычной реальности воздуха, звуков, света. Весь вечер меня не покидали мысли о перерождении, полноте и ясности жизни.

море, пляж, фри-дайвинг

Как-то к Инессе, моей соседке по квартире, в гости приезжали родители. Отец у неё ‒ веселый, общительный мужик. Поскольку парень Инессы, испанец Матео, по-русски понимает плоховато, отец Инессы то и дело отлавливал меня, то в корридоре, то на пороге туалета, то на кухне, чтобы рассказать очередную серию анекдотов. Анекдоты у него были не в моём вкусе, но слушать его порой, все равно, было интересно. Стиль повествования у него очень сочный, народный. Иногда сразу после наших бесед я скорее бежал к себе в комнату, чтобы быстренько записать оригинальные словечки, фразы, истории. А однажды меня за полночь потянуло к холодильнику. Егор Борисович оказался тут как тут ‒ курил на кухне.
‒ О! Чего не спишь? Во, слушай анекдот…
За первым анекдотом последовал второй, потом Егор Борисович вспомнил историйку, которая произошла с ним в барселонском аэропорту. Я уже настроился на то, что спать лягу поздновато. Тут на кухню заглянула Инесса.
‒ Пап! Ну сколько можно! Слышно ведь. Да и Олега, посмотри, уже замучил!
Егор Борисович напыжился.
‒ А что Олег? Причём тут Олег? Олег ‒ весёлый, как слон!

быт, русские

Этой весной в Льорет-де-Мар проходили ежегодные открытые соревнования по дзюдо в партере. Льорет-де-Мар — курортный город неподалёку от Барселоны. Вернее, я считал, что он неподалёку. Прикинул, что часа за два выйду, легко доберусь. В последний момент выяснилось, что прямых поездов туда нет, а автобусы в тот день не ходили. Что только до Бланес ехать полтора часа, а потом нужно садиться на автобус и ещё минут двадцать до Льорета добираться. Поезда ходили раз в час. Я на сайте мельком глянул станцию и побыстрее рванул туда. Читать далее

дзюдо, пригороды

‒ Пуф-х-хы-хы! Тхы-ы-ы… Уа-хых-хы! ‒ мой коллега, каталонец Марк, раздувает щёки, взрывается короткими смешками.
Народ в офисе на него оглядывается, улыбается. С Марком часто такое. Привыкли.
‒ Уа-хых-хы! Пуф-х-хы-хы!
На экране у него то консоль Unix, то менеджер управления базой данных ‒ ничего смешного. Зато из ушей тянутся провода. Вся соль, что льется по ним в голову нашего сисадмина.
‒ Чего ты там такое слушаешь, Марк?
‒ А? Ке? ‒ растерянно говорит Марк, замечая мои жесты. ‒ Пуф-х-хы-хы!
Он выдёргивает один наушник, переспрашивает меня.
‒ Ток-шоу национального радио Каталонии, ‒ отвечает, опять втыкает наушник и утыкается в консоль. ‒ Тхы-ы-ы…
Неужели настолько смешно? Даже каталанский захотелось выучить!

каталанский, каталонцы, офис

Почти два года я уже жил в Барселоне. Нормально так на испанском разговаривал. Однажды пришёл к нам на квартиру водопроводчик. Встречал его мой сосед Матео, но меня дома не было. Вечером Матео мне рассказывал, что было в моё отсутствие, употребив какую-то странную форму глагола после фразы “когда к нам приходил водопродопроводчик…” Я спросил его “Это что, тот самый субхунтив? Чё к чему?” Матео объяснил, почему он использовал условную форму. Его объяснение я не совсем понял, зато субхунтив с тех пор стал видеть повсюду. То там, то сям, где я раньше пропускал его мимо ушей, субхунтив стал проявлять себя во всей своей лингвистической монструозности. К тому моменту я уже переварил прошлое, будущее, перефектные и континиус формы, они выходили из меня на автомате. Я специально не обременял сознание ненужными замудротами. Жил в детерминистском языковом пространстве. Вполне обходился без условностей. И вот пришёл водопроводчик, и я понял ‒ пора, созрел для субхунтива. Генерация простых фраз, распознавание испанской речи отточились, ушли на бэкграунд. Головной процессор высвободился для более сложных задач.

испанский, самокопание, язык