Результаты для

‒ Вот вы жалеете друг друга! Не скажете “да говно полное твой текст”, выискиваете какие-то лучшие куски. А ведь не стали бы вы это читать, не будь на рецензию. Не лезет. Недоработал автор! ‒ распалялся англичанин Джон.
Появился он в писательской группе весной. Видел я его только однажды, но этот раз запомнился мне надолго.
‒ Думаете, Хэмингуэй, Гетсби, Пикассо, Дали жалели друг друга, когда обсуждали между собой свои труды? Хрена с два! Без жёсткой критики нет творчества. Нет остроты мысли. Унылое политкорректное говно! Вот что вы плодите своим осторожничанием. Рубить! Резать! Рвать! Вот, Олег, я на твоём первом параграфе уже на хрен запинаюсь. На втором меня одолевают грёбаные сомнения. А на третьем я швыряю текст в корзину.
Я спросил, что именно Джону не нравится. Говно сказать каждый может. Попробуй объясни! Джон хмыкнул. Прямо там в баре “Бешеная утка” мы сели за его ноут и по словам разобрали начало десятой главы “Кинтупян”.
‒ Ты прав, ‒ согласился я. ‒ Есть ещё над чем поработать…
Домой я пошёл пешком. Окрылённый, со жгучим желанием творить, трудиться. Вышагивал по Гран Бие, по Дипутасьон. Огни ночной Барселоны освещали мне дорогу. Они горели в моей груди ещё пару дней, а потом у меня началось лето. Творчество отошло на второй план. Долгое время я не посещал группу, а потом узнал, что Джона там больше нет. Слишком резок он был. Не прижился.

англичане, творчество

Эквадорка Сандра вышла замуж за каталонца и переехала к нему на родину. В один из первых дней в Барселоне она пошла в магазин за продуктами. Набрала всего, выгрузила покупки из корзинки на кассе. Замордованный за день паренёк-кассир устало поздоровался с ней, привычно запикал штрих-кодами продуктов.
‒ ¿Perdona, puedes regalarme una funda? (Извини, можешь подарить мне презерватив?) ‒ готовя деньги, между делом поинтересовалась Сандра.
Паренёк подвис. Удивлённо посмотрел на странную девушку.
‒ Pues, una funda? Vale? (Ну, презерватив? Хорошо?) ‒ уточнила эквадорка.
Тут до кассира дошло, в чём дело. Усталость с его небритого лица смели широченная улыбка и блеск в глазах. Когда девушка попросила презерватив в третий раз, он уже не смог удержать смех. Дело в том, что на эквадорском “funda” ‒ это обычный пластиковый пакет, в Испании же для пакета используется слово “bolsa” (сумка, мешок), а “funda” ‒ это слэнг для “презерватива”. Кроме того, эквадорцы обычно говорят “regalame” (подари мне) в смысле “не мог бы ты дать мне”. Так и получился у Сандры бесплатный презерватив в довесок.

испанский, эквадорцы

Дело было два года назад. Венесуэлец Федерико вот-вот приехал в Барселону. Почти сразу Антон и я познакомились с ним на одной из интернациональных встреч на пляже. Вместе пошли на регги-фестиваль, пошарахались по городу, а вечером прошлись по барам. Федерико был уж хорош, вышагивал с нами по Рамблас. С виду выглядел он как типичный турист (“гири”), на котором можно хорошо поживиться. Мимо нас проскользнула чернокожая проститутка и окинула нас хищным взглядом.
‒ О-ой, она меня за сосок схватила! ‒ вдруг воскликнул Федерико и дико заржал. ‒ А-ай, а эта прямо за член!! Представляете? Ха-ха.
‒ Идём со мной, кариньо, ‒ томно прошептала третья красотка и ухватила Федерико под локоть.
‒ А чё? Почём? Что за сервис? ‒ покачиваясь, поинтересовался венесуэлец с ехидной улыбкой на довольном лице.
‒ Договоримся… всё узнаешь, родной.
‒ Ну, я как бы тут с друзьями, понимаешь, дорогуша…
‒ Ничего страшного, не маленькие. Постоят посмотрят.
Мы с Антоном переглянулись. Мы на такой сценарий не подписывались, поэтому потянули Федерико прочь. Он слегка посопротивлялся, задал ещё пару вопросов девушке, но потом всё же поплёлся за нами. Проститутка стрельнула в нас гневным взглядом.
‒ А чё? Нормальная такая бабенция и не дорого! ‒ не унимался Федерико. ‒ Может, вернуться попозже? Ха-ха.
‒ Давай-давай, ‒ откликнулся Антон. ‒ Они тут почти все прямиком из Африки. Быстро узнаешь, что такое СПИД.

венесуэльцы, проституция, улица

В том же клубе, где мы занимаемся джиу-джитсу, есть секция дружественная дзюдо. Мы обсуждали с их тренером, чёрным поясом шестого дана, чтобы надо бы как-нибудь побороться вместе. И вот они пришли. Сам тренер и два его ученика, на вид отнюдь не худших. Здоровые, мускулистые парни с суровыми лицами. Хави, наш тренер, оглядев их с ног до головы и особенно обратив внимание на их подозрительно белые пояса, ехидно заметил:
‒ У вас ведь не белые пояса, правда?
Парни смущённо улыбнулись.
‒ Вообще-то чёрные… но мы подумали, что как-то джиу-джитсу… а мы с дзюдо.
Позднее, когда они ушли, Хави, смеясь, сказал мне:
‒ Думаю, они хотели нас вмочить. Мечтали показать, что дзюдо гораздо круче бразильского джиу-джитсу.
И хотя “вмочить” им нас не удалось (мы держались на уровне), чёрные пояса они, конечно, и есть чёрные пояса. Дело ведь не столько в том, какой спорт круче, тем более в таких родственных видах, как дзюдо и джиу-джитсу, а кто физически сильнее и у кого больше опыта.

джиу-джитсу, дзюдо

Ищем с Паолой где бы быстро поужинать в правой Эйшампле. Приличных мест как-то всё не попадается. Заходим в итоге в китайский ресторанчик, более или менее на вид. Большая часть публики – китайцы, что, наверное, хороший знак, раз свои же там едят. Наряду с другой едой, заказываем два супа с тофу. В меню предлагаются три варианта порций: маленькая, средняя, большая. Решаем, что мне средняя в самый раз, а Паола возьмёт маленькую. С трудом объясняем пухлой китаяночке-официантке, что нам надо. Уходит. Через три минуты прибегает другая, видимо администратор.
‒ Извинитя, но средняя порция – очень большой. Три-четыре пирсоны нормальный человек испанцев.
‒ Три-четыре?? ‒ переспрашиваю удивленно. ‒ А китайцев?
‒ Людей китайцев ‒ на два. Наши люди привыкли есть много суп.
‒ Просто любопытно… а на сколько людей тогда большая порция рассчитана?
‒ Испанцев?
‒ Допустим.
‒ На десять-двенадцать людей испанцев…
Заказываем две маленькие порции. В итоге мне приносят “маленькую” (по меньшей мере на двоих русских), а Паоле среднюю, которую бы хватило на современную семью эквадорцев.
‒ Извинитя, этот суп нет маленький порция.
У Паолы глаза округляются. Смеётся.
‒ Но я столько просто физически не съем!
‒ Ничего, вы не переживать… Мы вам с собой завернём. Дома кушать!

испанский, китайцы, рестораны

Приходим с моим канадским гостем Филом на одну из интернациональных встреч. Я народ там уже знаю, здороваюсь то с одним, то с другим. Фил тоже за компанию здоровается. Тут к нам приближается организатор встречи Серхио и начинает быстро-быстро говорить на испанском. Я ему отвечаю. Перебрасываемся несколькими фразами. Фил морщится. С английским у него само собой проблем нет, французский у него тоже родной, а вот испанский он учил давно и с тех пор совсем не практиковался.
‒ ¿Perdona, y tu puedes hablar español? (Извини, а ты можешь говорить на испанском?) ‒ Серхио, вдруг спохватившись, спрашивает Фила.
Пауза в пару секунд. Фил делает над собой видимое усилие и произносит с сильным англоязычным акцентом с “ар” вместо “рр”.
‒ Puedo hablar, pero… no entiendo nada! (Говорить-то могу, но… ничего не понимаю!)

испанский, канадцы

Парк Туро неподалёку от площади каталонского политика Францеска Масиа. Сижу в позе лотоса с нетбуком на коленях на деревянной лавочке с жёсткой спинкой. На клавиатуру не смотрю, пишу вслепую, глядя на пруд. Над прудом свисают платаны с уже пожелтевшими листьями и “бесстыже” голыми стволами. В пруду между островков из лилий плавают стайки рыжих рыбок. Плывут они не спеша, скользя в водной невесомости, потом вдруг ускоряются. К ним присоединяется группка их чёрных собратьев. Они переплетаются, танцуют в едином потоке. Затем дружно притормаживают, зависают у поверхности, словно вглядываясь в наш мир. Что у вас там, люди? Как всегда ‒ суета сует, бестолковые? В паре метров от них плывёт черепашка, размером с мужскую ладонь. Высовывает из воды голову, словно перископ. Вокруг головы расходятся круги по воде. Тут черепашку что-то пугает, она опускается под воду и устремляется вглубь. Шустро работает маленькими морщинистыми лапками. Над водой, щебеча, пролетает коричневая птичка. Умиротворение, покой, равновесие. Солнце разливается у меня в груди. Лучи его проникают в каждый уголок тела. Наполняют меня силой и радостью жизни.

парки, природа, улица

Лег поспать 15 минут в конце рабочего дня на террасе в офисе. Просыпаюсь ‒ на меня сверху смотрит француз Алексис.
‒ Чего это ты тут разлёгся? ‒ спрашивает, улыбка до ушей.
‒ Мне надо было вздремнуть, ‒ отвечаю совершенно опустошённым голосом, ‒ иначе я сидел, тупо пялился в монитор и ничего не делал.
‒ Вау! Ты чего это, революцию задумал? Тут многие этим по вечерам занимаются.

офис, французы

Гляжу на часы ‒ опаздываю! Ускоряюсь, почти бегу. Чувствую легкое увлажнение кожи. На груди, на спине, подмышками. Даже ноги и те начинают потеть. Замедляюсь, но уже поздно, организм разогрелся. Солнце вроде бы не очень яркое, но воздух, густой, плотный, пышет жаром. Август и начало сентября ‒ самое душное время в Барселоне. Я уже давно сплю без покрывала, иногда оставляю вентилятор на всю ночь. В отличие от большинства испанцев, южно-американцев, которые то и дело жалуются на чрезмерную жару (¡Ostia, què calor!) и в августе сбегают на севера, меня жара не мучает. Я люблю жару. Местным я говорю, что в Сибири мы привыкшие к экстремальным температурам. -40? Подумаешь! +50? Даже лучше. Жар костей не ломит! Духота мне тоже не страшна. На тренировках, с десятками людей в подвальном зальчике без окон, учишься быть непревередливым. Однако в обычной жизни меня беспокоят последствия потения. Заявиться на встречу, а ещё хуже на свидание, с тёмными кругами подмышками весьма недальновидно. Дезодорант спасает ненадолго. В любом случае, спина вся мокрая. В августе привыкаешь стирать одежду чуть ли не каждый день. А главное, учишься рассчитывать время. Выходишь пораньше. Идешь не торопясь, не перегревая тело. Прячешься в тени домов, деревьев. Охлаждаешься в магазинах под холодными струями кондиционеров. Но, всё равно, радуешься лету. Лету! В августе, в сентябре. Да что там, по мне так тут чуть ли ни до декабря лето.

погода, самокопание, улица

После того, как Антон потянул стопу, на следующий день он скинул сообщение на рабочую почту, что не сможет прийти в офис. Коллеги заохали по поводу экстремальности нашего спорта. В ответ я процитировал известную фразу Ницше: “То, что не убивает нас, делает нас сильнее!”.
Итальянец Люка: “Это какая-то русская пословица?”
Я: “Ну какая же она русская, самая что ни на есть немецкая.”
Болгарин Эмил: “Русские и немцы для меня одинаково экстремальны. Как насчет травмы, которая в инвалидное кресло заводит? Тоже сильнее становишься?”
Немец Герхард: “Вранье насчёт немцев, мы иначе говорим. ‘Что нас не убивает, делает нас жестче’. Чувствуете разницу? Не сила прибавляется, а злость.”
Стали искать первоисточник Ницше на немецком. Выяснилось, что Ницше всё же писал “сильнее”. И для меня это имеет больший смысл. Надо только правильно его воспринимать. Что ведёт в инвалидное кресло, уже относится к нас убивающему. Невозвратимое, невосстановимое ‒ опасное, вредное. С ним надо быть очень осторожным. Среди остального, даже очень сложного и болезненного ‒ много чего, что нас укрепляет, как в духовном, так и физическом плане. Однако, если совершенно исключить риск первого, то до второго можно никогда не добраться. А немцы, я считаю, сквасились. Испугались жестокой мудрости своего же гения. По словам Герхарда, именно вариант с “жестче” в Германии повсеместный, а о втором многие даже не слыхивали.

болгары, джиу-джитсу, итальянцы, немцы, русские