Гадости на пользу

‒ Вот вы жалеете друг друга! Не скажете “да говно полное твой текст”, выискиваете какие-то лучшие куски. А ведь не стали бы вы это читать, не будь на рецензию. Не лезет. Недоработал автор! ‒ распалялся англичанин Джон.
Появился он в писательской группе весной. Видел я его только однажды, но этот раз запомнился мне надолго.
‒ Думаете, Хэмингуэй, Гетсби, Пикассо, Дали жалели друг друга, когда обсуждали между собой свои труды? Хрена с два! Без жёсткой критики нет творчества. Нет остроты мысли. Унылое политкорректное говно! Вот что вы плодите своим осторожничанием. Рубить! Резать! Рвать! Вот, Олег, я на твоём первом параграфе уже на хрен запинаюсь. На втором меня одолевают грёбаные сомнения. А на третьем я швыряю текст в корзину.
Я спросил, что именно Джону не нравится. Говно сказать каждый может. Попробуй объясни! Джон хмыкнул. Прямо там в баре “Бешеная утка” мы сели за его ноут и по словам разобрали начало десятой главы “Кинтупян”.
‒ Ты прав, ‒ согласился я. ‒ Есть ещё над чем поработать…
Домой я пошёл пешком. Окрылённый, со жгучим желанием творить, трудиться. Вышагивал по Гран Бие, по Дипутасьон. Огни ночной Барселоны освещали мне дорогу. Они горели в моей груди ещё пару дней, а потом у меня началось лето. Творчество отошло на второй план. Долгое время я не посещал группу, а потом узнал, что Джона там больше нет. Слишком резок он был. Не прижился.


,

Подари мне…

Эквадорка Сандра вышла замуж за каталонца и переехала к нему на родину. В один из первых дней в Барселоне она пошла в магазин за продуктами. Набрала всего, выгрузила покупки из корзинки на кассе. Замордованный за день паренёк-кассир устало поздоровался с ней, привычно запикал штрих-кодами продуктов.
‒ ¿Perdona, puedes regalarme una funda? (Извини, можешь подарить мне презерватив?) ‒ готовя деньги, между делом поинтересовалась Сандра.
Паренёк подвис. Удивлённо посмотрел на странную девушку.
‒ Pues, una funda? Vale? (Ну, презерватив? Хорошо?) ‒ уточнила эквадорка.
Тут до кассира дошло, в чём дело. Усталость с его небритого лица смели широченная улыбка и блеск в глазах. Когда девушка попросила презерватив в третий раз, он уже не смог удержать смех. Дело в том, что на эквадорском “funda” ‒ это обычный пластиковый пакет, в Испании же для пакета используется слово “bolsa” (сумка, мешок), а “funda” ‒ это слэнг для “презерватива”. Кроме того, эквадорцы обычно говорят “regalame” (подари мне) в смысле “не мог бы ты дать мне”. Так и получился у Сандры бесплатный презерватив в довесок.


,

Попробуй ‒ мало не покажется

Дело было два года назад. Венесуэлец Федерико вот-вот приехал в Барселону. Почти сразу Антон и я познакомились с ним на одной из интернациональных встреч на пляже. Вместе пошли на регги-фестиваль, пошарахались по городу, а вечером прошлись по барам. Федерико был уж хорош, вышагивал с нами по Рамблас. С виду выглядел он как типичный турист (“гири”), на котором можно хорошо поживиться. Мимо нас проскользнула чернокожая проститутка и окинула нас хищным взглядом.
‒ О-ой, она меня за сосок схватила! ‒ вдруг воскликнул Федерико и дико заржал. ‒ А-ай, а эта прямо за член!! Представляете? Ха-ха.
‒ Идём со мной, кариньо, ‒ томно прошептала третья красотка и ухватила Федерико под локоть.
‒ А чё? Почём? Что за сервис? ‒ покачиваясь, поинтересовался венесуэлец с ехидной улыбкой на довольном лице.
‒ Договоримся… всё узнаешь, родной.
‒ Ну, я как бы тут с друзьями, понимаешь, дорогуша…
‒ Ничего страшного, не маленькие. Постоят посмотрят.
Мы с Антоном переглянулись. Мы на такой сценарий не подписывались, поэтому потянули Федерико прочь. Он слегка посопротивлялся, задал ещё пару вопросов девушке, но потом всё же поплёлся за нами. Проститутка стрельнула в нас гневным взглядом.
‒ А чё? Нормальная такая бабенция и не дорого! ‒ не унимался Федерико. ‒ Может, вернуться попозже? Ха-ха.
‒ Давай-давай, ‒ откликнулся Антон. ‒ Они тут почти все прямиком из Африки. Быстро узнаешь, что такое СПИД.


, ,

Мирная делегация

В том же клубе, где мы занимаемся джиу-джитсу, есть секция дружественная дзюдо. Мы обсуждали с их тренером, чёрным поясом шестого дана, чтобы надо бы как-нибудь побороться вместе. И вот они пришли. Сам тренер и два его ученика, на вид отнюдь не худших. Здоровые, мускулистые парни с суровыми лицами. Хави, наш тренер, оглядев их с ног до головы и особенно обратив внимание на их подозрительно белые пояса, ехидно заметил:
‒ У вас ведь не белые пояса, правда?
Парни смущённо улыбнулись.
‒ Вообще-то чёрные… но мы подумали, что как-то джиу-джитсу… а мы с дзюдо.
Позднее, когда они ушли, Хави, смеясь, сказал мне:
‒ Думаю, они хотели нас вмочить. Мечтали показать, что дзюдо гораздо круче бразильского джиу-джитсу.
И хотя “вмочить” им нас не удалось (мы держались на уровне), чёрные пояса они, конечно, и есть чёрные пояса. Дело ведь не столько в том, какой спорт круче, тем более в таких родственных видах, как дзюдо и джиу-джитсу, а кто физически сильнее и у кого больше опыта.


,

Китаец маленький, а есть много

Ищем с Паолой где бы быстро поужинать в правой Эйшампле. Приличных мест как-то всё не попадается. Заходим в итоге в китайский ресторанчик, более или менее на вид. Большая часть публики – китайцы, что, наверное, хороший знак, раз свои же там едят. Наряду с другой едой, заказываем два супа с тофу. В меню предлагаются три варианта порций: маленькая, средняя, большая. Решаем, что мне средняя в самый раз, а Паола возьмёт маленькую. С трудом объясняем пухлой китаяночке-официантке, что нам надо. Уходит. Через три минуты прибегает другая, видимо администратор.
‒ Извинитя, но средняя порция – очень большой. Три-четыре пирсоны нормальный человек испанцев.
‒ Три-четыре?? ‒ переспрашиваю удивленно. ‒ А китайцев?
‒ Людей китайцев ‒ на два. Наши люди привыкли есть много суп.
‒ Просто любопытно… а на сколько людей тогда большая порция рассчитана?
‒ Испанцев?
‒ Допустим.
‒ На десять-двенадцать людей испанцев…
Заказываем две маленькие порции. В итоге мне приносят “маленькую” (по меньшей мере на двоих русских), а Паоле среднюю, которую бы хватило на современную семью эквадорцев.
‒ Извинитя, этот суп нет маленький порция.
У Паолы глаза округляются. Смеётся.
‒ Но я столько просто физически не съем!
‒ Ничего, вы не переживать… Мы вам с собой завернём. Дома кушать!


, ,

Интересный собеседник

Приходим с моим канадским гостем Филом на одну из интернациональных встреч. Я народ там уже знаю, здороваюсь то с одним, то с другим. Фил тоже за компанию здоровается. Тут к нам приближается организатор встречи Серхио и начинает быстро-быстро говорить на испанском. Я ему отвечаю. Перебрасываемся несколькими фразами. Фил морщится. С английским у него само собой проблем нет, французский у него тоже родной, а вот испанский он учил давно и с тех пор совсем не практиковался.
‒ ¿Perdona, y tu puedes hablar español? (Извини, а ты можешь говорить на испанском?) ‒ Серхио, вдруг спохватившись, спрашивает Фила.
Пауза в пару секунд. Фил делает над собой видимое усилие и произносит с сильным англоязычным акцентом с “ар” вместо “рр”.
‒ Puedo hablar, pero… no entiendo nada! (Говорить-то могу, но… ничего не понимаю!)


,

Солнце в груди

Парк Туро неподалёку от площади каталонского политика Францеска Масиа. Сижу в позе лотоса с нетбуком на коленях на деревянной лавочке с жёсткой спинкой. На клавиатуру не смотрю, пишу вслепую, глядя на пруд. Над прудом свисают платаны с уже пожелтевшими листьями и “бесстыже” голыми стволами. В пруду между островков из лилий плавают стайки рыжих рыбок. Плывут они не спеша, скользя в водной невесомости, потом вдруг ускоряются. К ним присоединяется группка их чёрных собратьев. Они переплетаются, танцуют в едином потоке. Затем дружно притормаживают, зависают у поверхности, словно вглядываясь в наш мир. Что у вас там, люди? Как всегда ‒ суета сует, бестолковые? В паре метров от них плывёт черепашка, размером с мужскую ладонь. Высовывает из воды голову, словно перископ. Вокруг головы расходятся круги по воде. Тут черепашку что-то пугает, она опускается под воду и устремляется вглубь. Шустро работает маленькими морщинистыми лапками. Над водой, щебеча, пролетает коричневая птичка. Умиротворение, покой, равновесие. Солнце разливается у меня в груди. Лучи его проникают в каждый уголок тела. Наполняют меня силой и радостью жизни.


, ,

Время зомби

Лег поспать 15 минут в конце рабочего дня на террасе в офисе. Просыпаюсь ‒ на меня сверху смотрит француз Алексис.
‒ Чего это ты тут разлёгся? ‒ спрашивает, улыбка до ушей.
‒ Мне надо было вздремнуть, ‒ отвечаю совершенно опустошённым голосом, ‒ иначе я сидел, тупо пялился в монитор и ничего не делал.
‒ Вау! Ты чего это, революцию задумал? Тут многие этим по вечерам занимаются.


,

Радости потного опозданца

Гляжу на часы ‒ опаздываю! Ускоряюсь, почти бегу. Чувствую легкое увлажнение кожи. На груди, на спине, подмышками. Даже ноги и те начинают потеть. Замедляюсь, но уже поздно, организм разогрелся. Солнце вроде бы не очень яркое, но воздух, густой, плотный, пышет жаром. Август и начало сентября ‒ самое душное время в Барселоне. Я уже давно сплю без покрывала, иногда оставляю вентилятор на всю ночь. В отличие от большинства испанцев, южно-американцев, которые то и дело жалуются на чрезмерную жару (¡Ostia, què calor!) и в августе сбегают на севера, меня жара не мучает. Я люблю жару. Местным я говорю, что в Сибири мы привыкшие к экстремальным температурам. -40? Подумаешь! +50? Даже лучше. Жар костей не ломит! Духота мне тоже не страшна. На тренировках, с десятками людей в подвальном зальчике без окон, учишься быть непревередливым. Однако в обычной жизни меня беспокоят последствия потения. Заявиться на встречу, а ещё хуже на свидание, с тёмными кругами подмышками весьма недальновидно. Дезодорант спасает ненадолго. В любом случае, спина вся мокрая. В августе привыкаешь стирать одежду чуть ли не каждый день. А главное, учишься рассчитывать время. Выходишь пораньше. Идешь не торопясь, не перегревая тело. Прячешься в тени домов, деревьев. Охлаждаешься в магазинах под холодными струями кондиционеров. Но, всё равно, радуешься лету. Лету! В августе, в сентябре. Да что там, по мне так тут чуть ли ни до декабря лето.


, ,

Что нас делает

После того, как Антон потянул стопу, на следующий день он скинул сообщение на рабочую почту, что не сможет прийти в офис. Коллеги заохали по поводу экстремальности нашего спорта. В ответ я процитировал известную фразу Ницше: “То, что не убивает нас, делает нас сильнее!”.
Итальянец Люка: “Это какая-то русская пословица?”
Я: “Ну какая же она русская, самая что ни на есть немецкая.”
Болгарин Эмил: “Русские и немцы для меня одинаково экстремальны. Как насчет травмы, которая в инвалидное кресло заводит? Тоже сильнее становишься?”
Немец Герхард: “Вранье насчёт немцев, мы иначе говорим. ‘Что нас не убивает, делает нас жестче’. Чувствуете разницу? Не сила прибавляется, а злость.”
Стали искать первоисточник Ницше на немецком. Выяснилось, что Ницше всё же писал “сильнее”. И для меня это имеет больший смысл. Надо только правильно его воспринимать. Что ведёт в инвалидное кресло, уже относится к нас убивающему. Невозвратимое, невосстановимое ‒ опасное, вредное. С ним надо быть очень осторожным. Среди остального, даже очень сложного и болезненного ‒ много чего, что нас укрепляет, как в духовном, так и физическом плане. Однако, если совершенно исключить риск первого, то до второго можно никогда не добраться. А немцы, я считаю, сквасились. Испугались жестокой мудрости своего же гения. По словам Герхарда, именно вариант с “жестче” в Германии повсеместный, а о втором многие даже не слыхивали.


, , , ,

Обновления
Система Orphus